на этой планете. Пот застилал глаза. Руки щипало. Нос и щеки горели от мороза. Неудобная одежда доставляла неудобство. Полное погружение, которое я мечтала прекратить, как страшный сон. Но прекратить это было почти нереально, хотя у меня был шанс.

Мурта, а разговаривала я больше всего с ней, а не с ее братом, которого продолжала побаиваться, рассказала, что лиги, которые привели меня, всегда выходили из леса и проходили через их город, но возвращались они другой дорогой. У меня был шанс вернуться домой. Можно было дождаться, когда пираты вновь появятся в этих края и сбежать. Проникнуть на их корабль… А что тогда? Тогда выдать свое местонахождение, когда мы будем около более цивилизованной планеты. Говорить о захвате корабля было глупо. Не мне тягаться с вооруженными мужчинами. Соблазнить капитана? Я не настолько начиталась романов. Оставалось лишь спрятаться. Например, в медицинском отсеке. Не думаю, что Рик меня бы выдал. Может и помог бы.

Мечты. Это все были глупые мечты, которыми я грезила. Если бы Рик хотел, то помог бы еще на корабле. Но не захотел. Герои бывают лишь в фильмах и мечтах. А реальность колется колючей шапкой и варежками. Только план можно было рассмотреть, чтоб хотя бы не пропала надежда избавиться в будущем от колючей шапки.

* * *

Здесь была популярна сказка про девушку, что выгребала золу у печки, поэтому она была вся черная и грязная. Я ее понимала. Сажа словно специально прилипала к щекам и рукам. Забудешься на минуту, смахнешь пот со лба и вот уже на нем черная полоса. А если смахнешь пот, когда натираешь кастрюли, то все, от сажи смешанной с жиром и не отмыться. Столовый зал был, готовился к закрытию. Грукт вышел на улицу, чтоб выкинуть бак с помоями. Я же закончила подметать пол и теперь надраивала столы, начищая доски, из которых они были сделаны, жесткой щеткой. Открылась дверь, впуская холодный воздух.

— Мы закрыты, — не оборачиваясь, сказала я.

— Комнаты нужны и стойло, — последовал хриплый ответ. Я обернулась. Странники. Нет. Торговцы. Об этом говорили бляхи на груди, которые были видны даже сквозь снег, который они принесли с собой. Пятнадцать торговцев, коренастых, невысокого роста и шумных.

Уже сонная столовая наполнилась шумом. Я пошла на кухню, а оттуда выскочила на улицу, чтоб позвать Грукта. Мурта хотела сегодня лечь пораньше, но поднялась, потому что постояльцы требовали еды и комнат. Деньгами они не скупились, поэтому на кухне опять зашипело масло. Печка была растоплена, а мы вынуждены были забыть о сне. Благо на улицы начиналась метель, а это значит, что пока она не уляжется, то мы не откроемся. В метель никто не выходил из дома, потому что снег валил такой густой, что сложно было чего-то разглядеть на расстоянии вытянутой руки.

Я носилась между столами с тарелками похлебки. Мурта готовила комнаты, доставая из кладовки запасные тюфяки, чтоб расстелить их в комнатах и в столовой, потому что всех прибывших разместить в трех свободных комнатах у нас бы не получилось. У нас. Я уже постоялый двор считала своим. Дожили. День был тяжелым. Насыщенным, как и все дни, которые я проводила на этой планете. Ноги заплетались. Наверное, поэтому я и упала. Споткнулась на ровном месте. Растянулась на полу. Похлебка разлилась грязным пятном на полу. Капли попали на рукава моей рубашки. Да что за напасть! Грукт уже звал меня на кухню. Правильно, надо вставать и работать, а не валяться на полу среди похлебки. Ее придется еще и оттирать. Я метнулась на кухню, где получила свою порцию ругани и щедрый подзатыльник от Грута, который тот мне быстро отвесил за пролитую похлебку. Обидно. В голове звон. Но разве он заглушит обиду?

У каждого человека наступает предел, когда заканчивается терпение и наступает срыв. У меня такие срывы всегда проходили тихо. Я их прятала в себе. Какой смысл в ярких вспышках, которые только вызовут недоумение у окружающих? Я наверное перестала воспринимать этот мир. Огородилась от него. Мне нет дела до этих торговцев, им нет дела до меня. Я затирала пятно, не вслушиваясь в их разговор. Говорили они с сильным акцентом, коверкая язык. Или это был просто другой язык? Сложно понять. Да и не интересовало меня это.

Они закончили ужинать. Я собрала тарелки. Теперь осталось перемыть всю посуду. Для этого нужно было поставить воду в кастрюле и дождаться, когда она согреется. Воду мы набирали в большую бочку из колодца, а потом пользовались ей в течение всего дня. Грукт пошел спать. Мурта чувствовала сегодня себя плохо, поэтому ушла, как только появилась возможность. Я осталась одна с кастрюлями. Чернушка, которая мечтала о побеге и не понимала, что делать в этой жизни. На глазах навернулись слезы. Как же я от всего устала! Сил не было. Только упрямство и упорство.

Наверное, это была наша семейная черта. Упрямство и упорство доказать в первую очередь себе, а потом окружающим, что мы чего-то стоим. Покорители других планет и не могли быть другими. Упрямые авантюристы, которые не боялись неизвестности. Я была потомком таких колонистов, которые бросили все и полетели в неизведанные дали за лучшей жизнью. Так разве я могла раскисать? Им ведь еще тяжелее, чем мне приходилось. Или легче? Они сталкивались с неприятностями, но в ручную посуду не мыли.

Шум заставил отвлечься от дум. На кухню вошел один из торговцев. Невысокий, как и его товарищи. Длинные волосы до плеч соединялись с бородой, косматые густые брови — все это делало его голову похожей на стог рыжего сена. Весь этот стог был переплетен тонкими косичками. Короткие руки и ноги делали тело непропорциональным.

— Что-то хотели? — спросила я. Он не ответил. Может не понял? Вместо этого внимательно посмотрел на меня. Чего-то мне от его взгляда стало не по себе.

Он огляделся по сторонам. Подвинул скамейку и сел на нее около двери. Вытянул ноги. Вот и понимай это как хочешь. Я промолчала. Охота ему на кухне сидеть, пусть сидит. Не мне посетителей выгонять. К тому же он мне не мешал. Не приставал. Может замерз и решил около печки погреться. Страха от него я не чувствовала. Так что я вскоре и забыла о его существовании.

Жирные кастрюли и сковороды. Тарелки. Песок