Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Виски и впрямь был хорош — Эш отключился за какие-то пять минут. А во сне он снова танцевал с нею… И её проклятая маска всё никак не снималась!
Под конец она вовсе обожгла ему руки, точно железо, и изумлённый Эш подался назад… И чуть не вывалился из кареты.
Растрёпанный Ричард втащил его обратно и закрыл дверь.
— Господин, прошу… — тихо, успокаивающе шептал он, обтирая лицо Эша мокрым платком.
Эш отфыркивался, уворачивался, а потом в глаза бросился горящий алым железный крест с петлёй, который аккуратный Ричард всегда носил под рубашкой, да ещё и шейным платком закрывал. Сейчас он болтался на виду, платок отсутствовал, а ворот был порван.
Эш скосил взгляд на свои руки — с правой ладони исчезал крестообразный ожог.
— Господин?
Эш перевёл взгляд на Дикона.
— Всё. Больше не пью.
— Конечно, господин, — как ни в чём не бывало кивнул Ричард. — А больше ничего и нет. Я только одну бутылку взял. Надо было две?
— Не надо было вообще ничего брать. — Голова снова болела, и от этой боли Эшу хотелось выть. — Заедем в наш дом… в столице. Отдай кучеру приказ.
— Да, господин. Могу я спросить, зачем?
— Ты переоденешься.
Ричард снова мельком улыбнулся.
— Благодарю, господин, но…
— Не спорь.
Какое-то время в карете царила тишина. Очень относительная: колёса стучали по камням дороги, снаружи шумел листьями ветер, звонко «переговаривались» птицы, и где-то неподалёку что-то хором пели работающие в полях крестьяне.
— Господин, могу я спросить?
Эш удивлённо отвёл взгляд от окна. Ричард смотрел на «брата» спокойно — впрочем, он всегда был спокоен, — но сейчас за этим спокойствием проглядывало плохо скрываемое любопытство.
— Спрашивай.
— Вы разговаривали во сне. С девушкой. Кто она?
Эш хмыкнул и вспомнил, что даже не узнал у девчонки имя. Потом ещё вспомнил, как проснулся один, — но она уже ушла. Она, оставила его, как!.. Как он всегда оставлял таких вот девочек. Оказаться на их месте было неприятно.
— Не знаю. Полукровка. — Эш пожал плечами. Потом подумал и добавил: — Красивая.
— Полукровка. — Огонёк любопытства в глазах Ричарда угас. — Да. Конечно.
— Ну и что? — Эш снова попытался поймать взгляд Дикона. — Что с того? Они всегда полукровки. Благо в них нет недостатка. Особенно у меня.
— Конечно, господин.
— Дикон! Говори.
— Простите, я только подумал, что в вашем возрасте уже необходимо иметь наследника…
Эш опешил.
— Какие мысли… лезут тебе в голову!
— Простите, господин. — Дикон смиренно рассматривал свои колени, но в его голосе слышалась улыбка. — Просто Его Величество уже три раза вам намекал об этом, а наш император не славится терпением…
— Да какое этому кретину дело?!
На этот раз извиняться Ричард не стал. Он поднял голову и спокойно ответил:
— Вы герцог, единственный из рода, который столетия поддерживает порядок в империи. Вы богаты и влиятельны. Кому вы передадите всё это? Если умрёте или захотите уйти… на «ту сторону»? У вас должен быть наследник, господин. И вы это знаете.
Эш откинулся на спинку обитого бархатом диванчика и болезненно поморщился.
— Дикон. Ты меня расстраиваешь.
— Прошу прощения, господин. Может быть, рассказ о той девушке вас отвлечёт? Кажется, она вам очень понравилась. Вы так настойчиво пытались узнать, кто она.
Эш спрятал руки за спину и вздохнул. Пытался, да. Отвлечёт — тоже, наверное, да.
— Она… очень красиво танцует. А ещё она, кажется, редкостная дура.
— Почему, господин? — спросил Ричард, когда пауза затянулась.
Эш поморщился.
— Я предлагал ей уйти со мной. Она отказалась. Она даже не захотела узнать, кто я. И сама своё имя не сказала.
— Если вы позволите, господин, то мне кажется, что это очень умный хо…
— Заткнись.
Карету снова наполнила тишина. Такая же, впрочем, относительная.
— Прости, — выдавил, наконец, Эш, глядя на проносящиеся мимо поля. Однообразные серо-зелёные поля. В затуманенных от боли глазах Эша они превращались в пятна на панцире жука, который летел куда-то… Всё летел…
— Ваша голова снова вас беспокоит? — участливо поинтересовался Дикон.
Эш промолчал.
— Господин, у меня есть маковая настойка, в прошлый раз она вам очень помогла…
— Нет, — отрезал Эш. От мака голова прекращала болеть, но начинала кружиться, и думать трезво потом не получалось ещё долгое время. Ехать в таком состоянии к императору — самоубийство. Обдерёт как липку, а потом проснёшься женатым на одной из его любовниц. Нет уж, пусть лучше голова болит.
— Как скажете, господин.
Поля за окном сменились редкой рощицей — эти искривлённые берёзы Эш помнил ещё с детства. Их сажали люди, и от близости к столице они выросли ущербными, больными, полумёртвыми. Эш мог закрыть глаза и увидеть только золотые пятнышки, очень маленькие и очень редкие — так мерцала в этих деревьях жизнь. Тот же Виндзорский лес, напротив, сиял, как прожектор. А здесь… «Люди, — с ненавистью думал Эш, глядя на кривые деревца. Даже листья на них были не зелёные, как должно, а буро-жёлтые. — Люди вечно всё портят».
В этот момент Ричард потянулся и задёрнул занавеску. А, поймав взгляд Эша, улыбнулся.
— Вы каждый раз начинаете злиться, когда мы проезжаем это место.
Эш хмыкнул.
— Ну и что?
— Прошлый раз вы прокляли проходящих мимо молочниц, — снова улыбнулся Ричард.
Эш снова хмыкнул.
— Ну и что?
Ричард улыбнулся шире.
— Господин, они были не виноваты, что попались вам под горячую руку…
— Умолкни, — бросил Эш, снова отодвигая занавеску. — И не думай, что если я не буду смотреть в окно, моё настроение улучшится.
Ричард промолчал, как и было приказано. Он часто просил Эша за кого-нибудь — слуг, крестьянок и даже полукровок. Просил часто, а слушал его Эш редко. Зачем? Жалость к себе подобным свойственна всем живым существам, в Ричарде говорит именно она, а в Эше — разум… или боль. Или злость. Какая разница? Люди так же нужны в природе, как и жуки. Если жук кусает, человек убьёт его, не задумываясь. И даже если жук просто проползает мимо, человек может его прихлопнуть. Людей Эш часто мысленно сравнивал с жуками: очень уж хорошая получалась аналогия. Их так же много, они так же надоедливы, их так же легко убить, а ещё они так же вредят всему вокруг, включая самих себя и, что ещё хуже, природу.
В общем, филантропом Эш не был.
Дорога стала лучше, карета больше не подпрыгивала на ухабинах и не проваливалась в ямы, зато воздух испортился. Жёлтая дымка тумана висела над столицей всегда, словно город был проклят. И