украинские приспешники. Однажды, выглянув из окна своей квартиры рано утром, она увидела, как такой грузовик подъехал к зданию напротив и оттуда вылезли украинские полицаи, крича, что забирают всех жителей дома на работы. Там в одном из подъездов жил молодой еврейский юрист, инвалид, с молодой женой. Украинцы сочли его непригодным для работы, но забрали его жену. Мужчина уверил себя, что она вернется, – ведь если бы евреев увозили на расстрел, то забрали бы его. В пять часов вчера Янина выглянула опять – мужчина так и стоял у входа в здание, ожидая возвращения жены. В восемь тоже, тяжело опираясь на трость. Утром он по-прежнему был там, но уже не ждал, а горько плакал, привалившись к дверному косяку. Никто не мог заставить его уйти с улицы, поэтому соседи вызвали его родителей, которые пришли и увели сына.

А потом, однажды ночью, в три часа, страх постучался в двери Янины и Генри. Они бросились спешно одеваться; стук становился все громче. Дрожа от страха, Янина открыла. Украинские полицаи протиснулись мимо нее в квартиру и схватили Генри.

– Мы его уводим на работу, – объявили они.

Янина стала уговаривать их на украинском:

– Он учитель, он не годится для физического труда.

Однако они утащили Генри с собой, полураздетого. Янина последовала за ними, исполненная отчаяния и готовая разделить участь мужа. Но когда она попыталась войти в полицейский участок, полицай ее оттолкнул.

– Куда торопишься, – бросил он, – не понимаешь разве, что с ним будет?

Это подтвердило ее худшие опасения, и Янина преисполнилась отчаянной решимости. Она посмотрела полицаю в глаза и осталась стоять на месте. Разъяренный, он крикнул:

– А ну выйти отсюда! – и ударил ее в лицо прикладом винтовки.

Немецкий офицер, входивший в здание, увидел это. Он подхватил Янину и посоветовал ей уйти, но она отказывалась подчиняться. Кажется, это произвело на него впечатление. Пообещав разузнать, что будет с Генри, если она покинет участок, он, наконец, убедил ее отойти на другую сторону улицы. Спустя полчаса офицер вернулся.

– Я договорился, чтобы его ссадили с грузовика, и отправил его в военную пекарню, печь хлеб. Теперь можете идти домой.

Но у Янины, оглушенной ударом в голову, не было сил уйти; к тому же она не поверила словам офицера. Вскоре она увидела, как отъезжает грузовик с другими еврейскими мужчинами, направлявшийся на Пяскову гору. И тут Генри появился в дверях участка в сопровождении двух немецких солдат. Они развернулись и пошли в другую сторону, к пекарне вермахта. Другой солдат подошел и сказал ей, что Генри вернется в шесть часов вечера.

Она все равно так и стояла перед участком. В шесть часов Янина разрыдалась от облегчения, увидев Генри, идущего к ней. Самое удивительное – он нес целый батон белого хлеба, которого они не ели уже много месяцев. Вернувшись в квартиру, Янина обработала мужу ожоги на груди и руках, которые он получил, работая без рубашки в пекарне – его поставили вытаскивать из печи хлеб. Тем не менее, поедая доставшийся им батон, они едва не плакали от благодарности. Эта ирония не ускользнула от Янины, которая заметила:

– Если кто-то тебя годами избивает, а потом вдруг прекращает и подает стакан воды, то сразу кажется чуть ли не богом милосердия, да ведь?

Глава 4

Превращение

Два маленьких чемодана с самыми необходимыми вещами стояли в дверях, готовые к тому, чтобы Янина и Генри отправились с ними в поездку. Было 7 декабря 1941 года, и супруги Мельберг понимали, что им необходимо покинуть Львов. Около 120 000 оставшихся в городе евреев получили 8 ноября приказ переехать в гетто до 15 декабря. Рассказы о том, что там творится, наводили ужас, и даже не из-за страшной перенаселенности и болезней. Чтобы оказаться в гетто, евреям надо было пройти через двое ворот под железнодорожными мостами. Пока они шли там, неся те скудные пожитки, которые им разрешено было взять с собой, немецкие и украинские полицейские обыскивали их, грабили и избивали. Мужчин и женщин, которые выглядели совсем слабыми и больными, хватали и бросали в тюрьму. Тюрьма была переполнена, ближайшие улицы перекрыты, и по ним день и ночь сновали грузовики, отправлявшиеся за город, – они выезжали полными, а возвращались пустыми. С холмов доносился звук непрестанной пулеметной очереди[47].

Даже если они переживут переход в гетто, Янина и Генри знали, что их там ждет. До евреев Галиции доходили новости, что евреи тысячами погибают от голода и болезней в других гетто, учрежденных ранее на оккупированных польских территориях. В одной Варшаве умирало от 4000 до 5500 человек в месяц[48]. Янина и Генри не обладали ни привычкой к физическому труду, ни связями, которые могли обеспечить им рабочую карточку, а с ней и более питательный рацион, а может, даже половину комнаты, чтобы в ней жить, а еще важнее – защиту от массовых расстрелов. Ведь нелогично было бы ожидать, что немцы перестанут убивать евреев, когда сгонят их всех в гетто, где для поиска жертв не придется прикладывать усилий. Янина и Генри следовали обыкновенной логике: пойти в гетто – означает пойти на смерть.

Они решили присоединиться к семье Генри в Копычинцах, где гетто еще не было, и отец Генри отправил за ними телегу с лошадью. Когда та прибыла, они открыли двери и в изумлении замерли: на пороге стоял неожиданный гость. Это был граф Анджей Скжинский, старый друг семьи Янины. Он сел на первый гражданский поезд, которому позволили пересечь Галицию, чтобы найти Янину и предложить им с мужем поехать с ним в Люблин. Скжинский обещал, что обеспечит им поддельные паспорта, жилье и работу.

Янина и Генри взвесили все за и против и решили, что предложение графа сулит больше шансов на долговременную перспективу. Но только если они смогут добраться до Люблина. Галицийским евреям не дозволялось выезжать за пределы области без официального разрешения, которого Янина и Генри получить не могли. Это означало, что им придется путешествовать без нарукавной повязки со звездой Давида и без бумаг, в которых указано, что они евреи, – и то и другое было серьезным нарушением, грозившим арестом и смертью, если их поймают. Однако граф Скжинский был уверен, что в его компании они безопасно доберутся до Люблина.

Утром 8 декабря Янина и Генри смотрели в окно и молча прощались со своим любимым городом, пока поезд выезжал с вокзала Львова. Янина помнила, что это день католического праздника – Святого