должна играть в долгую игру, а не в короткую. Терпение, наблюдательность и находчивость — вот что гарантирует мне выживание. Слишком быстрое бегство приведет лишь к тому, что мне придется столкнуться с невыразимым. Как только я окажусь в безопасности, я смогу спрятаться у кого-нибудь из родственников и придумать, как справиться с этим гнусным ублюдком.

 

На обед - огромный лосось с салатом из авокадо, фасоли, чечевицы и киноа, который выглядит нечеловечески сытным. Я съедаю четверть порции и перекусываю греческим йогуртом и фруктовым салатом, которые рекомендовал на обед консультант по фертильности. Это, конечно, лучше, чем остатки пищи из микроволновки, но я начинаю думать, что Конмак хочет, чтобы я была слишком сытой и толстой, чтобы сбежать.

 

Спустя несколько часов приходит ужин вместе с предупреждением от Леды о том, что мне нельзя не соблюдать диету. Это стейк и салат из помидоров, достаточно большой, чтобы накормить небольшую семью. Я подумываю спустить его в унитаз, но не могу заставить себя выбросить столь дорогой кусок мяса.

 

Этот процесс продолжается в течение трех дней. Завтрак. Тест на овуляцию. Обед. Ужин. Все сопровождается тем, что Леда ругает меня за плохой аппетит, после чего я снова оказываюсь под замком.

 

Забудьте о «Синей Бороде» или «Красавице и Чудовище». Это уже похоже на «Гензель и Гретель». Только это меня откармливают. Однажды утром, наевшись до отвала, я так наедаюсь, что впадаю в сонную кому, которая длится до тех пор, пока большая рука не сжимает мое плечо.

 

На этот раз, открыв глаза, я обнаруживаю Конмака, который хмуро смотрит на меня.

 

— Ты не доела ужин и не приступила к завтраку, — говорит он холодным и грозным голосом.

 

Я потягиваюсь и сажусь, все следы дремоты сменяются тревогой.

— Кто-то должен сказать твоему эксперту по фертильности, что женщина может съесть лишь столько, сколько ей нужно.

 

Его взгляд сужается.

 

— Вставай. Надо кое-что обсудить.

 

Конмак поворачивается и идет к двери, даже не оглянувшись через плечо, чтобы посмотреть, последую ли я за ним. Наверное, он привык, что женщины подчиняются любому его приказу. Вздохнув, я соскальзываю с кровати и бегу по пятам, мои шаги все еще неровные со сна.

 

Он ведет меня по лестнице в более просторную комнату с аналогичным видом и собственным балконом. Пейзажные картины украшают стены, добавляя уюта, а кровать с балдахином, занимающая центральное место, делает комнату волшебной.

 

Утреннее солнце проникает через окна от пола до потолка, освещая его спину. Я замираю от этого внушительного зрелища и думаю, не является ли смена обстановки хорошим знаком.

 

— Пришли твои результаты, — говорит он хрипловато. — Ты чиста.

 

Я выпрямляюсь, руки поднимаются к вырезу ночной рубашки.

 

— Ого.

 

— И тест на овуляцию показал, что ты фертильна.

 

Мой желудок сжимается, и каждый волосок на затылке встает дыбом. Осознание происходящего проникает в мой мозг, и сердце бешено колотится. Как и все мысли о том, чтобы подыграть ему, пока я не найду выход.

 

Может быть, я делаю поспешные выводы? Может быть, я накручиваю себя до состояния страха и бешенства, но, похоже, он привел меня в это более приятное место с огромной кроватью с балдахином, чтобы было удобнее трахаться.

 

— Ты... — я прочистила горло. — Мы теперь будем пытаться зачать ребенка?

 

— Уже отказываешься? — спрашивает он с усмешкой.

 

— Нет, — говорю я, поднимая ладони. — Вовсе нет.

 

Ноздри Конмака раздуваются. Почему-то само мое присутствие выводит его из себя. Я шаркаю ногами, обхватываю руками грудь и стараюсь не нервничать. Для меня это огромный шаг. Я замужем, пусть и за самым большим ублюдком со времен Иуды Искариота, но я целовалась только с одним мужчиной. Я не привыкла думать о других мужчинах, не говоря уже о том, чтобы спать с ними.

 

Невозможно сказать, привлекателен ли вообще Конмак. У него слишком большая борода. Он постоянно хмурится. Люди даже называют его зверем. Он напоминает мне кастрюлю с водой, которая слишком долго кипит на плите.

 

Я прочищаю горло.

 

— Я уверена в том, что у меня будет этот ребенок...

 

— Дети, — рычит он. — Два сына.

 

— Точно, — я сглотнула. — Я не передумала вынашивать твоих сыновей, но есть ли шанс, что мы сможем воспользоваться другим путем оплодотворения?

 

— Нет.

 

— Почему? — вопрос вырывается прежде, чем я успеваю остановиться.

 

Конмак обнажает зубы, удивительно белые и ровные для человека со шрамом на одной стороне лица.

 

— Я не буду говорить своим сыновьям, что они были зачаты с помощью спринцовки.

 

Я зажмуриваю глаза. Где-то на краю моего сознания инстинкты борьбы и бегства кричат мне, чтобы я придерживалась плана, перестала быть такой упрямой сволочью и сосредоточилась на том, чтобы играть дальше, пока не смогу сбежать.

 

— Дверь вон там, — говорит Конмак. — Если хочешь уйти, это твой последний шанс.

 

Я приоткрываю глаза и вижу, что он указывает на выход. Это проверка. Или ловушка. Если я сделаю хоть один шаг к этой двери, это будет не свобода. Не после того, как он купил меня за два миллиона. Он заменит меня более волевой женщиной, и аукционному дому придется принять меня обратно.

 

— Нет, — говорю я.

 

Он поднимает брови.

 

— Я остаюсь. Теперь ты засунешь в меня этого ребенка или будешь продолжать играть в игры разума?

 

Его глаз вспыхивает, и он делает шаг вперед, чтобы преодолеть расстояние между нами, его огромное тело возвышается над моим.

 

Мой пульс учащается, и я сопротивляюсь желанию спрятаться.

 

Я много сталкивалась с мафиози, и поняла, что они бывают разные. Одни — грубияны, которые берут все, что хотят, силой, а другие любят наблюдать и манипулировать. Конмак, возможно, сочетает в себе и то, и другое.

 

Подняв подбородок, я смотрю ему прямо в глаз.

 

— Теперь, когда я точно знаю, чего ты хочешь, почему бы нам не начать?

 

Мои мышцы напрягаются в ожидании того, что меня схватят или толкнут, но Конмак отступает.

 

— Снимай свою ночнушку, — говорит он.

 

— Хорошо, — я поднимаю подол, обнажая голени, затем бедра, и устремляю взгляд в его единственный голубой глаз.