У тети Любы на глаза набежали слезы. Она их вытерла платочком и продолжала уже как ни в чем не бывало:

— Муж погиб сразу же, в начале войны. А меня с тремя детьми эвакуировали. Попала сюда, обучилась на стрелочницу и работаю. Дом наш в Ленинграде разбомбили, родственники поумирали в блокаду, и папа с мамой, и брат с сестренкой. Так что возвращаться мне было некуда. Здесь и прижилась. А сама я до войны училась на библиотекаря, но так и не пришлось по специальности поработать. Зато книги до сих пор люблю. Читаю запоем. Там столько интересного! Хочу и тебя этому научить. Будем учиться-то, Кирюша?

— Будем, тетя Люба! — бодро отвечал Кирюшка.

— Вот и замечательно. Сейчас чаю попьем с моим печеньем и начнем учиться.

Так началась их дружба — пятилетнего Кирюшки и женщины, у которой уже было трое взрослых детей, — тети Любы. Кирюшка оказался очень способным учеником. Через пару месяцев он не только освоил весь алфавит и научился считать до ста, но и бойко читал по складам. Это была первая и самая значимая победа маленького мальчика с полустанка. Выше этой победы, считал Кирюшка, в его жизни больше не было, хотя и достиг он очень многого. А тетя Люба, его первая учительница, всегда незримо присутствовала рядом с ним, особенно когда было трудно и нужно было решиться на что-то очень важное или начинать сначала.

Дай Бог каждому из вас встретить в жизни свою тетю Любу, и тогда многие несчастья минуют вас, мои дорогие маленькие читатели, и жить вы будете в любви и согласии сами с собой и со всем миром.

Кирюшка очень боялся уколов. Однажды, когда он заболел, к нему пришел их сельский фельдшер Степан Андреевич. Он долго осматривал раздетого до трусиков Кирюшку, изучал какие-то пятнышки на теле, потом слушал его маленькой деревянной трубочкой, приставив один конец к спине, а другой к своему уху. Потом он залез чайной ложкой прямо в горло Кирюшки, заставив его говорить «а-а-а». Он очень щекотно щупал живот, потом сказал Кирюшкиной матери:

— Слава Богу, не скарлатина, но укол от температуры я ему поставлю, видишь, горячий весь.

Мать согласно кивала головой:

— Делайте что надо, второй день мается. Ночью температура была за сорок, думала, градусник лопнет, так горел. Сделала примочки с уксусом, вроде полегчало. Что у него, доктор?

— Затрудняюсь ответить. Думаю, простуда. Может в ангину выльется. Ноги-то мочил? — задал вопрос Степан Андреевич, строго глядя поверх очков на Кирюшку.

Тот испуганно молчал, не зная, что отвечать, и закрывшись одеялом по самые глаза.

— Да как не мочил! Намедни как зюзька мокрый пришел, хоть всего выжимай. С соседским мальчишкой, сыном Петьки Носа, кораблики на канаве пускали. Видно, под снег и провалился. А там вода. А у моего-то вместо сапожек валенки с калошами…

Мать ещё что-то хотела рассказать о наболевшем сельскому доктору, но Степан Андреевич перебил ее:

— Ты, молодуха, смотреть должна за мальчонкой получше, во что и как одет, обут. Сейчас весна только началась, погода на дню раза три меняется. Видишь, сейчас солнце, а через полчаса снег снова пойдет, а ночью заморозок ударит. Гнилая погода стоит, заболеть можно враз. Беречь маленьких нужно.

— Да неужто я, Степан Андреевич, не смотрю за ним? — оправдывалась виновато мать. — Отвернулась на минуту корову напоить, а он уж и был таков. Вовка Чиж, друг-то его, бессовестный парень, выманит кого хошь. Я его в дом к себе перестала пускать. Так его в дверь гонишь — а он в окно норовит залезть. Сколько раз отцу жаловалась, а все бесполезно, — сокрушалась мать Кирюшки.

— А ты, Мария, не гоняй его, а объясни толком Чижу-то этому, что к чему. Больше пользы будет, — наставлял опытный в житейских делах Степан Андреевич.

— И то верно, — согласилась мать. — Придет в следующий раз — поговорю с ним.

— Ну вот и ладно.

За разговором с матерью Кирюшки Степан Андреевич незаметно достал шприц, потом какую-то стеклянную штучку, такую малюсенькую, с водичкой внутри, и, наконец, вытащил из своего ящика иголку. Надев её на шприц, Степан Андреевич стал набирать водичку из маленькой стеклянной бутылочки, сломав перед этим её тонюсенькую головку. Кирюшка все это видел, но не обращал никакого внимания, думая, что все это Степан Андреевич делает для кого-то, но не для него. Лишь когда Степан Андреевич попросил Кирюшку лечь на живот и, откинув одеяло, попросил мать снять трусики, Кирюшка заподозрил неладное. Но было уже поздно. Степан Андреевич, не теряя времени на уговоры, быстрым и привычным движением сделал Кирюшке укол в попу. Кирюшка ойкнул от боли и хотел было вскочить с постели, но мать крепко держала его руками. Кирюшка заплакал от боли и от обиды.

Сделав жгучий укол, Степан Андреевич смазал место укола мокрой ваточкой, пахнущей чем-то острым, от чего у Кирюшки запершило в горле.

— Ну вот и все, — сказал Степан Андреевич. — Следи за температурой, Мария, а я пойду. У меня сегодня около десятка вызовов ещё осталось. Надо дотемна ко всем успеть.

Степан Андреевич пошёл на кухню, помыл в умывальнике руки с мылом, вытер их чистым рушником, поданным матерью Кирюшки, и на прощание сказал:

— Давайте выздоравливайте. Если что, пусть Василий до меня дойдет, снова приеду…

И, взяв в руку чемоданчик, вышел из домика Кирюшки.

Кирюшка вскоре выздоровел, но с тех пор стал бояться всего, что было связано с медициной. Даже простые бинты и горчичники, купленные матерью на всякий случай и лежащие в банке из-под монпансье, вызывали у него неприятные ощущения. А самого Степана Андреевича Кирюшка старался обходить стороной: так, на всякий случай, а то мало ли что… Вдруг опять укол захочет сделать.

Но тут подошло время прививок, и Степан Андреевич стал обходить дома, где жили маленькие ребятишки, и делать им прививки. Уже и Вовка Чиж получил свою прививку, и Пуша тетки Вари, и даже Витька Свистунов, совсем уже большой мальчишка, года на два старше Кирюшки. Но к их дому Степан Андреевич пока не подходил. Пуша хвастался перед Кирюшкой:

— А что мне прививка, я даже не дрогнул, когда Андреевич мне в руку кольнул. Как комар укусил, совсем не больно. На, смотри, — и Пуша загибал рукав рубашки, показывая место укола.

Но Кирюшкой овладел страх, и он не хотел смотреть на место укола у Пуши, и даже разговаривать на эту тему.

И вот однажды, в воскресенье, когда мать пекла блины, и Кирюшка, радостный, вместе с отцом ждал их появления на столе, в открытом окне промелькнула седая голова в шляпе. «Степан Андреевич», — сразу же сообразил Кирюшка. Больше никто на их полустанке шляп не носит. Кирюшка мгновенно соскочил со стула.

— Ты куда? — спросил удивившийся отец. — Сейчас блины будут со шкварками, ты же их любишь.

— Мне во двор надо, на минутку, — соврал Кирюшка, бросившись к двери, ведущей на веранду к выходу и во внутренний двор, где жила скотина.