— Я забыл… Забыл я…

— Ладно тебе, дед, ребенка ругать. Я схожу, обменяю. Мне все равно туда надо, — как всегда заступилась бабушка Таня.

— Нет, пусть сам исправляет ошибку, — строго сказал дед Саша.

Спорить с дедом бабушка не смела. Она знала его крутой нрав. Все равно своего мнения не переменит.

Кирюшка, схватив селедку, бегом побежал в магазин. Продавщица сразу же заметила стоящего со слезами на глазах мальчика.

— Ну что, не то купил?

— Тетенька, мне нужна селедка серебристая, а не эта, — и он протянул мокрый сверток.

— А чей ты? — незлобно спросила продавщица, забирая обратно селедку.

— Да верно бабы Тани, кажется, к ней внук приезжал, — ответила какая-то женщина из очереди.

— Деда Саши, — усмехнулась продавщица. — Тот не только ребенка, бабку свою куда не надо пошлет, если не по нему, — сострила она.

Но ее никто не поддержал.

— На вот, твои серебристые селедки. Ровно кило, — подала продавщица новый сверток из той же серой бумаги. — А сдачи тебе не будет. Еще семь копеек мне задолжал. Серебристая-то селедка немного дороже. Ну да ладно, баба Таня отдаст. Деду-то не говори об этом, а то снова рассердится, — напутствовала продавщица Анфиса.

Так, шаг за шагом Кирюшка, познавал сложный мир взрослых отношений. И когда говорят о конфликте поколений, отцов и детей, всегда нужно помнить о детстве. Если в детстве были такие воспитатели, как дед Саша, никаких конфликтов не может быть, нет почвы.

Дед Саша умер как-то вдруг, за несколько лет состарившись до немощи, на квартире у дочери в Ленинграде. Кирюшка сильно переживал смерть своего любимого строгого деда.

Когда Кирюшка подрос, он часто ходил играть к ребятам в соседние дома, где жили семьи рабочих путейцев. Дома были большие на четыре семьи, с общим коридором и дворами, с застроенными сараями, и окружены со всех сторон огородами. В народе такие дома звали бараками.

В одном из таких домов жил приятель Кирюшки — Вовка по прозвищу Чиж. Вовка был разбитным парнем с вечно всклокоченными волосами и манерой все время шмыгать носом. Чиж был на полгода старше Кирюшки и очень важничал по этому поводу. Отец Вовки, дядя Петя по прозвищу Нос, был большой любитель петушиных боев и держал для этих целей трех петухов на десяток кур-несушек. Петухи у дяди Пети были отменные, ярких цветов. Но особенно выделялся среди них один. Высокий, огненно-красного цвета, на длинных ногах со шпорами, он целый день важно шагал по двору, зорко оглядывая окрестности своими круглыми навыкате глазами, склонив голову набок.

— Ко-ко-ко, — квохтал петух, периодически встряхивая гребнем.

Все ребята и даже взрослые боялись этого петуха. И если кто-то шел по двору, то старались стороной его обходить. Известен он был не только громким на всю округу голосом, но и очень крепким клювом. Уж на что драчуном и задирой был Вовка Чиж, а и он боялся своего собственного петуха.

За глаза соседи ругали дядю Петю за клевавших всех петуха. Но весь полустанок ценил петухов за их пение. Такого дружного хора не было ни у кого. Но главное, что по их пению можно было сверять часы, и все жители полустанка знали, что если запели первые петухи у Пети Носа, то на часах три утра, тютелька в тютельку. Второй раз петухи пели в четыре, третий раз — в пять утра, и так до шести раз, когда большая часть взрослых шла на работу, а ребятишки бежали в школу.

Конечно, пели петухи не только у Петьки Носа, но и в других дворах, но как-то не в один голос, разнотонно, хрипло голосили, словно отбывали трудовую повиннность. А эти петухи пели от души! Первым начинал петух-забияка. Он своим громким и чистым голосом начинал возвещать, что утро на пороге: пора, мол, трудовому народу досматривать последние сны, а подзагулявшим парочкам возвращаться домой.

Петуха-забияку подхватывали своими более тонкими голосами два других. Кукареканье сливалось в единый мощный порыв живой энергии, от которой на душе становилось радостно: ночь прошла, впереди утро, солнце, новый день. Пение трио разносилось по всему полустанку, и постепенно к нему присоединялись другие соседские петухи, и минуты три-четыре над полустанком стоял петушиный праздничный гимн новому дню. Ради этих минут дядя Петя любил и холил своих питомцев — петухов. Если он даже был уставшим от работы и спал как убитый, все равно при петушиной песне улыбался во сне.

Со вторыми петухами просыпались любители рыбалки. На утреннюю зорьку лучше всего подниматься затемно, добежать до реки и уж при первых лучах солнца закинуть удочки. Улов в это время отменный. Ах, как хорошо бывает в эти минуты на душе рыбака — знает только рыбак.

С третьими петухами просыпались хозяйки: сходить и подоить коров, приготовить завтрак для семьи. Солнце уже вовсю играло на верхушках деревьев, но утренняя прохлада ещё не исчезала, и хозяйки, поеживаясь, шли на дойку. К четвертому пению просыпались все, кому нужно было справляться на работу. За час нужно было умыться, побриться, причесаться, одеться, позавтракать и дойти до работы. С пятыми петухами просыпались все ребята: кто в школу, кто по своим ребячьим делам в лес по грибы-ягоды, на рыбалку или просто в огороде грядки прополоть. С утра, когда солнце было ещё ласковым и не жгучим, делать это было легко и просто. С шестыми петухами просыпались лишь лентяи и лодыри, как говорил отец Кирюшки. Ну а седьмых петухов никто уже не замечал и считал их пение лишь петушиным кукареканьем.

Кирюшка просыпался с пятыми петухами. Но вот однажды, когда Кирюшка собрался с Вовкой Чижом на рыбалку, взяв с собой удочку и заранее накопав в жестяную баночку из-под консервов червяков, и уже подходил к дому дяди Пети Носа, как на него внезапно налетел тот самый петух-забияка. Тот ходил по двору со стаей своих пестрых курочек, деловито вытягивая шею, наблюдая за порядком, и увидел мальчишку с длинной палкой на плече.

«Ужо я его проучу, как по двору шататься, да ещё с лозиной», — подумал, наверное, петух. Нечего, мол, его курочек пугать. И со всей силы разбежавшись по двору, петух подскочил наверх, целясь в темечко Кирюшки, чтобы клюнуть наверняка. На счастье, на голове у Кирюшки была выгоревшая на солнце камиловка, и когда Кирюшка услышал за спиной какое-то шебуршанье, то резко повернулся и увидел перед собой раскрытый петушиный клюв. От испуга Кирюшка сильно пошатнулся в сторону, так, что камиловка слетела с головы. Этого оказалось достаточно, чтобы уберечься от ужасного удара петушиного клюва. Петух промахнулся. Целясь в яркую камиловку, он клюнул её в тот момент, когда она уже слетала с головы Кирюшки. Петух же со всего разбега ударился грудью о стенку сарая. Да оказалось так сильно, что он несколько минут лежал неподвижно, словно умерший.

Кирюшка отошел от первого страха, подошел к петуху и потрогал его за ногу — тот лежал неподвижно.

— Надо же, горе какое! Петух погиб!

Кирюшка побежал к Вовке, чтобы рассказать о случившемся. Каково же было их удивление, когда через пару минут, придя на место петушиной драмы, Кирюшка с Вовкой никого не застали — ни драчливого петуха, ни курочек.