быть. А на самом деле не подпускать близко ни одного подходящего кандидата. Это как забить холодильник перегноем, а потом сокрушаться, что овощи не помещаются; это как жрать дерьмо. И те из нас, кто пребывает в «потоке», могут проделывать подобное годами.

К осени того года достаточное число подруг нашли любовь, чтобы я сумела понять: мне нужен партнер.

Самое забавное, что, когда я подавала к столу свеженькие, с пылу с жару, разочарования, многие счастливые и обзаведшиеся партнерами подруги почему-то считали мою жизнь завидной. Вот она я, вольная как ветер одиночка, путешествующая по стране, занимающаяся сексом с гламурными незнакомцами, спящая под звездами и сорящая ужасно смешными историями, точно фишками в казино. Я была и развлечением, и предостережением для нашедших пару. Для людей, уже перешедших в лагерь «вместе навсегда» – тех, что купили дом, поженились, пытались родить ребенка или уже стали родителями, – моя жизнь была идеальным воплощением всего, что они променяли на «парность». У меня же свобода, разнообразие, здоровое презрение к стабильности и защищенности. В то время как им приходилось две недели тратить на поиски няньки и планирование кормления из бутылочки, чтобы всего-навсего провести три часа вне дома и съесть ужин, который они готовили не сами, я отрывалась на мокром от росы лугу с человеком, который пытался расстегнуть лифчик зубами. И только потом, когда я сидела на диванах у них в гостиных с пепельно-бледным лицом и изгрызенными ногтями, рассказывая, как симулировала оргазм, или рисковала подцепить ЗППП, или плакала ночью, поскольку было нестерпимо одиноко, я ловила их взгляд, брошенный на партнеров и пропитанный чем-то похожим на облегчение.

Хотя время против меня, и, возможно, я не готова признать это вслух, я жажду когда-нибудь родить ребенка. А еще знала, что хочу, если повезет забеременеть, чтобы у него был отец – и не просто где-то, а рядом. Однако эти идеи каким-то образом перепутались в парашютных стропах жизни. Пока я не нарастила достаточную самооценку, чтобы просить кого-то о настоящей близости, реальной взаимозависимости и тотальных обязательствах, я была не готова иметь даже отношения, не говоря уже о ребенке. У пары гораздо выше вероятность стать хорошими родителями, если оба обладают и уверенностью в себе, и достаточно высоким чувством самоценности, чтобы просить о помощи, демонстрировать слабость, доверять, допускать конфликты, быть честными и терпеть неопределенность. Я же недостаточно сильна, чтобы хотя бы попросить мужчину не спать с другим женщинами, что уж говорить о пожизненном союзе и детях! Я так боялась оказаться отвергнутой, что держала каждого потенциального партнера на расстоянии вытянутой руки, показывая лишь то, что считала своей положительной стороной, создавая двойственность и демонстрируя большее безразличие, чем чувствовала на самом деле. Я так боялась разбитого сердца, что стала тянуться к людям, которые никогда не впустили бы меня настолько глубоко в себя, чтобы я могла полюбить их. Я настолько не хотела признавать, чего на самом деле хочу (тогда не получить этого было бы еще тяжелее), что притворялась, будто не хочу ничего.

И поэтому, экипированная искрометным секс-драйвом, работой на людях и с людьми, адекватным доходом и самооценкой на уровне метро, я странствовала по городам и весям, маршировала по горам, переплывала океаны и пересекала хлопковые поля, все это время пытаясь – безуспешно – заставить людей, которые не могли меня любить, сделать именно это. Полагаю, это тактический маневр, дававший передышку, пока я не возьму себя в руки. Это был способ утолить желание, не слишком пристально присматриваясь к природе жажды. Форма самозащиты, даже когда она была похожа на самосаботаж. Истинная работа предстояла над самой собой: с психотерапевтом, самостоятельно, в моем собственном темпе. Выбирая неподходящих мужчин, я бессознательно сохраняла свое одиночество. А оставаясь одиночкой, была вынуждена брать себя в руки. Любовь к походам, как оказалось, всего лишь прикрытый парусиной симптом, а не причина.

Через пару недель после постыдного провала в Уитби я лежала в кабинете у терапевта, пялясь на островки голубого неба, видные по обе стороны от венецианской шторы на его окне, теребя цепочку на шее и дрожа после недавнего заплыва в холодной воде Хэмпстед-Хит. К тому моменту я ходила на терапию почти год. Мне попросту пришлось это сделать после того, как я порвала с бойфрендом и осознала, что абсолютно никто из ближайших родственников больше не состоит в успешных длительных отношениях. Мать, отец, сестра и я – все мы были одиночками, все недавно расстались с важными для себя партнерами. В результате я начала опасаться, что мы патологически, генетически или внутренне не способны поддерживать здоровые, долговечные отношения. Я боялась, что что-то глубоко внутри нас сломано, и хотела это починить.

В тот день я рассказывала врачу об одном эпизоде – настолько микроскопическом, что мне почти стыдно было о нем упоминать. Но при этом переживание оказалось таким мощным и значимым, что по ощущениям вывернуло всю жизнь наизнанку. Я вычищала шкафчик под кухонной раковиной, складывая тряпки для мытья посуды в одно ведро, выбрасывая просроченные упаковки семян газонной травы, увязывая веревку в моток.

Борясь с бардаком, который копился годами, я думала о том уик-энде, который провела на горе, ночуя рядом с бурным ручьем, гадая, влюбится ли в меня мужчина, спавший рядом. Я думала, как он подмигнул мне в поезде и как сердце опустело. Я думала о сообщениях, которые посылала ему с тех пор, ни на одно не получив ответа. Под старым термосом я обнаружила беленькие пластиковые ремешки для электрических проводов и банку обувного крема Kiwi. Когда открутила крышку и увидела, что крем ссохся, его запах ударил меня, точно веслом в живот. Бензин, кожа, пыль, старость, время, парафин, прошлое. Я моментально перенеслась в бабушкину обувную кладовку для старых вещей: большая красная сумка, которую она брала с собой, отправляясь в торговый центр; дедушкины непромокаемые куртки; давно позабытые-позаброшенные чистящие гаджеты, заказанные по каталогу «Инновейшнс»; сдвоенная собачья миска и вода в ней с плавающими на поверхности тоненькими шерстинками лабрадора; зеленые клетчатые пальто; стойка с прогулочными тростями; его кепи, ее шарфы. Этот запах, казалось, пронесся волной по внутренностям, заполнив меня, точно молоко, вылитое в миску с сахаром.

Пока я стояла на коленях на полу в кухне, окруженная тряпками, губками и банками из-под варенья, отчетливая мысль пришла в голову: я достойна большего, чем это. Вот так. Это решило все. Я – личность. У меня было детство. У меня была бабушка, которая готовила яйца в сливочном масле, которая однажды сунула мою руку