Никола

Жизнь похожа на мчащийся автомобиль по незнакомой дороге. Ты не знаешь, что ждёт тебя за поворотом: может обрыв, бездорожье или несущийся автомобиль навстречу. Соблюдение правил не даёт стопроцентных гарантий остаться невредимым. Жизнь переменчива. Переломные моменты врываются внезапно: событие произошло, а ты не успел очухаться. И ты оказываешься в незнакомом месте, в непривычной роле и понимаешь про себя, что совершенно другой человек.

– Серафим, осторожно! Смотри на дорогу, – прокричала я сыну. Скоро нам будет четыре года, Серафим рос на глазах, и я уже забыла каким крохотным и маленьким он родился.

Мы вышли прогуляться в последний летний день. На набережной было много людей: молодые мамаши с колясками, дети прыгали на батуте, утки вместе с чайками ловили рыбу. Пруд покрывался тиной и местами проглядывались болотные кувшинки.

Серафим катился на самокате. Это стало его любимым занятием. Самокат – подарок от Снежы. Тётя Снег, как он её окрестил, была возвеличена в ранг богинь. И любой подарок становился предметом любви и обожания.

Он оттянул капюшон худи, оттолкнулся и помчался вперёд. В небо взвилась потревоженная стая голубей. Он ловко лавировал между прохожими. Казалось, он летит словно птица и ему проще передвигаться на самокате, а не на ногах. Но я как мать переживала за него. Я встретила знакомую и отвлеклась на пару секунд, как вдруг, вместо того чтобы ехать прямо он врезался в скамейку.

Я вскрикнула и бросилась к нему. Серафим лежал на земле.

– Ты в порядке? Ушибся?

– Немного.

– Что с тобой случилось, малыш?

Я помогла ему встать, а затем отряхнула от земли брюки и футболку. Ощупав, убедилась, что он цел и невредим.

– Я не знаю, просто ехал, а потом врезался, – в его глазах стояли слёзы.

– Ничего, – я крепко прижала его к себе, вдыхая детский аромат, –Всё хорошо.

– Совсем не больно, заживёт, можно конфетку?

Я снова посмотрела на своего светловолосого мальчика. Походил на ангела, нежный, солнечный с застенчивой улыбкой, ни единой чертой не напоминающий отца. Только на месте усидеть не мог. Энергии в нём хватало на нескольких детей – парень ураган. Разорвал колено, оторвал ноготь, шрам на лбу – ерунда, совсем не больно. Ему хотелось попробовать всё, и если что–то шло не так, он хмурил брови и делал серьёзное лицо.

Поэтому не сразу обратила внимание, на его странное падение.

Мы продолжили гулять. Серафим быстро забыл про ушиб, снова повелел. Только я не могла отделаться от странного предчувствия. Материнский страх самый сильный, от которого трудно избавиться.

Мы вошли в кафе, я огляделась по сторонам в поисках свободного места. Серафим подбежал к витрине с выпечкой.

– Что будешь?

– Малиновый пирог с фиштаской, – прочитал он название десерта.

Мы купили какао и фисташковый торт. Серафим откусил кусочек, крошки посыпались изо рта. Я с удовольствием наблюдала за этой картиной. Хотелось остановить время. Словно предчувствовала крутой поворот жизни, который приведёт к трагедии.

Подобные падения повторились ещё пару раз. Один раз можно списать на случайность, но два или три нет. Стала замечать, что–то странное в его походке. Иногда он замедлялся или замирал во время игры, как будто проваливался в невидимый мир.

Потом в садике пошла кровь носом. Воспитатели уверили меня, что Серафима никто не толкал и он не дрался. Отстирывая его вещи, стало понятно, что нужно бежать в больницу.

– Не стоит паниковать раньше времени, – сказал врач, делая записи в карточку. Но сдайте анализы и пройдите исследования. Конечно, Серафим был не в восторге проводить время в больнице, но мужественно переносит взятие крови и мрт. Столько смелости я ни разу не видела в своём сынишке.

Он часто болел, оказался совсем несадиковским ребёнком. И сейчас надеялась на лучшее. Но на следующий день, когда зашла в больницу, во время обеда. Мне сообщили результаты.

– Анализы плохие.

– Что значит плохие? Это не ОРВ?

– Нет, нужно ехать в детскую областную. Необходимы дальнейшие обследования. Возьмите сразу вещи, пригодится. Вот направление.

Я прочитала диагноз: подозрение на лейкоз. Слово рак, врач скажет позже. В тот момент я толком не поняла значение диагноза. Это сейчас я всё знаю о болезни.

Ощущение безнадёжности накатывало с новой силой. Погода, почувствовав моё настроение, испортилась. Моросил дождь. В такую погоду только дома сидеть и пит какао с ароматными круассанами. Но нам пришлось ехать в областную больницу.

– Лейкоз не приговор, – сказала врач. – В вашем случае не всё запущено.

От слов врача я вздрогнула. Запущено. Слово показалось странным, как будто болезнь — это сорняк, который можно с корнем выдрать.

– Надежда есть? – только и выдавливаю из себя.

– Надежда есть всегда, – смотрю в глаза врача и почему–то верю.

– Придётся делать химию. А дальше будет видно.

В тот момент у меня земля ушла из–под ног, в прямом смысле. Второй раз в жизни потеряла сознание. Только на этот раз события развивались намного хуже.

Нас направили в Москву.

Первая мысль: за что? Почему мой сын? Почему маленький, светлый ребёнок должен проходить через муки.

Помните, я говорила про лабиринт, я снова по нему иду. Где выход, я не знаю. Мой сын избранный или прокажённый? Такой вопрос я задавала в небеса. В прошлый раз они ответили, а сейчас я умирала от боли и страха физически и морально.

Этот день полностью изменил нашу жизнь. Всё, что казалось важным, всё, о чем я переживала, потеряло смысл. Даже если у него один шанс на миллион, я готова отдать всё что есть и использовать его. Тогда я не верила в Бога, ни в чудеса. Просто мысленно хваталась за любое сказанное слово врача о выздоровлении.

Серафим, загрустил, узнав, где нам предстоит жить в ближайшее время. Я подолгу обнимала его, держала маленькие ладошки и зарывалась в столь любимых волосах, впитывая детский запах, еще не пропитанный лекарствами.

Первая химия не помогла. За ней последовала вторая и третья. Две недели длился сеанс, затем наступил перерыв, и мы ехали домой. Организм Серафима слабо реагировал на ударные дозы препаратов. Лекарства не смогли подавить заразу. Но Серафим стойко держался.

– Ты настоящий супермен.

– Разве у меня есть суперсила?

– Да, ты храбрый, бесстрашный и отважный. Тебя ничто не сломит. Ты мой герой.

Каждый день я проспалась и всё меньше узнавала своего ребёнка. Малыш облысел и похудел. Большую часть времени он спал и лежал. Первый месяц капельницы были по десять часов. Первый месяц длился будто год. Жизнь превратилась в серую рутину. Питье таблеток, переклейка катетера, капельницы, обезболивающие, одни и те же обшарпанные стены, одни и те же лица врачей.