Ей надоело лежать в больнице. Конечно, приятно,когда тебя навещают друзья, приносят цветы, записки и апельсины, но...

Туся представила себя на сцене в средневековомплатье с длинным шлейфом. Как она могла бы сыграть Джульетту! Она бы смоглазаставить целый зал заплакать над судьбой несчастной влюбленной, потому чтознает в этом толк. Она была бы прекрасна в этой роли, и все бы поняли, кактонко она умеет чувствовать, как глубоко страдать. Надо только вырваться изэтой прокля той больницы, стены которой давили на Тусю всей своей тяжестью.

«Через несколько дней я выйду отсюда, – думалаона. – Потому что я совершенно нормальна, и мне здесь делать нечего».

В эту ночь Тусе приснилось, что Егор целует еена глазах у всего класса. Во сне она оглянулась по сторонам и поняла, чтопросто идет репетиция. Она играет Джульетту, а Егор – Ромео. А Кахобер Ивановичнедоволен и просит еще и еще повторить сцену с поцелуем.

Туся вздрогнула и проснулась оттого, чтокто-то на самом деле прикоснулся к ее щеке.

– Ой! – тихо взвизгнула Туся, садясь инатягивая одеяло до ушей. – Как ты сюда попал?

– Обыкновенно. Через дверь, – ответил Сюсюка,а это был именно он. – Уговорить вашу тетю Полю оказалось совсем несложно. Онадобрая.

Он замолчал, глядя на Тусю с обожанием.

У Сюсюки было широкое веснушчатое лицо икурносый нос. Он был блондином и зачесывал волосы на прямой пробор. И еще онвсегда дергал заусенцы, когда нервничал. А нервничал он тогда, когда виделТусю.

Всегда приятно, когда кто-то тебя так сильнолюбит. Особенно радовало то, что Сюсюка был на два года старше и учился в одномклассе с Егором. Туся надеялась, что когда Егор поймет, как ее любит его друг,чувства шевельнутся и в его душе. Она знала, что так часто бывает у мальчиков:они влюбляются вслед за кем-то, думая так: «Раз он что-то в ней находит,значит, в ней действительно, что-то есть».

Однако любовь Сюсюки часто тяготила Тусю.

Вот и сейчас в его взгляде было стольконежности, что она невольно отвела глаза.

– Ты не рада? – тихо спросил он.

Ей стало стыдно своих мыслей, и она сталаразуверять несчастного поклонника.

– Ну что ты! Конечно, рада. Просто я неожидала.

– Понимаю, – кивнул Сюсюка. – Ты ждала менявечером.

«Надо же, какой самоуверенный! – подумалаТуся. – С чего это я вообще должна его ждать?»

– Нравятся? – спросил Сюсюка, указывая нагвоздики, которые стояли у Туси на тумбочке.

– Еще бы, – улыбнулась она. – Удивительныецветы. Это так трогательно.

– Да ладно, чего там, – смущенно заулыбалсяСюсюка и пренебрежительно махнул рукой.

«Что это с ним? – подумала Туся. – То лиревнует к Егору, то ли совсем от любви с ума сошел?»

– А тебе? – спросила она только для того,чтобы что-нибудь сказать.

– Что мне? – не понял Сюсюка.

– Тебе они нравятся? – спросила Туся, касаясьпальцами нежных лепестков.

– Ага, – кивнул Сюсюка. – Очень. По всемугороду мотался, выбирал.

– Что выбирал?

– Да гвоздики эти. Чтобы были именно такими, спрожилками...

Туся покраснела, подступившие к горлу слезы непозволяли вымолвить ни слова. Смысл сказанного постепенно доходил до нее.

Это он, Сюсюка, ее бессменный поклонник,принес цветы. Дрожащей рукой она полезла под подушку и достала записку,написанную на неровно вырванном тетрадном листе.

– А это? – спрашивала она, заранее зная ответ.– Это ты написал?

– Конечно, я. Кто же еще?

– Боже! Какая я дура! – воскликнула Туся исхватилась за голову. – Как я могла так ошибиться!

Она еще раз взглянула на записку. Теперь былотрудно понять, как эти жалкие каракули она могла принять за почерк Егора.

– А подпись? Почему ты подписался «твой Т»?Сюсюка широко улыбнулся. Он видел перед собой ту, которую любил, и былпо-своему счастлив. Он еще не вполне понимал боль разочарования Туси.

– Почему «Т», Сюсюка? – продолжала она допрос.

– Толик, – мягко сказал он. – Дома меня всегдатак зовут. Или Толя.

Туся глухо застонала. Сейчас ей больше всегона свете хотелось надеть на голову Сюсюке банку из-под цветов. Какая глупость!«Твой Т», «Твоя Т» – противно вспомнить. Если бы не его дурацкая записка, еслибы не эти чертовы гвоздики, ей бы и в голову не пришло, что это Егор приходилее навестить.

Но в глубине души она понимала, что Сюсюка нив чем не виноват, как не может быть виноват человек, который действительнолюбит. Ведь он и не думал ее обманывать, просто она сама хотела обмануться.

Внезапно Туся вспомнила о своей позорнойзаписке, и ее прошиб холодный пот.

«Может быть, именно сейчас, пока я болтаю сСюсюкой, Лиза передает записку Егору! – в отчаянии подумала она. – Страшнопредставить, что случится, если он получит эту записку. Как он будет смеяться излорадствовать! Скажет:

«Правильно, что ее держат в больнице.Действительно, какая-то ненормальная».

– Толя, – сказала Туся срывающимся от слезголосом. – Пожалуйста, помоги мне.

– Все, что хочешь, – обрадовался Сюсюка.Впервые она обратилась за помощью к нему лично. Значит, он ей все-таки нужен?

– Беги в школу, – заговорила Туся, не глядя нанего, – найди Лизу и забери у нее записку, которую я написала Егору.Пожалуйста, скорее, пока Лиза не успела ее передать.

– Считай, что я уже там, – проговорил Сюсюка,вставая. – Кстати, а что мне делать с этой запиской? – спросил он, когда былуже в дверях.

– Принеси ее мне сегодня же, – крикнула Туся,и дверь за Толей захлопнулась. – Если успеешь, – произнесла она в пустоту.

Туся не находила себе места. Она снялабайковую пижаму, в которой спала, надела спортивный костюм и снова легла вкровать. Но бездействовать в то время, когда решается ее судьба, былоневыносимо. Туся вздохнула и пошла слоняться по коридору взад и вперед, нарочношаркая ногами и бормоча себе под нос.

– Именно в этом заведении лучше так себя невести, – услышала она голос Германа.

Он нагнал ее и теперь шел рядом.

– Почему? – спросила Туся.

Она обрадовалась возможности с кем-нибудьпоговорить, чтобы хоть на время прогнать черные мысли.

– Еще подумают, что ты ненормальная, и посадяттебя в аквариум.

«Аквариумом» больные между собой называлинепробиваемое, застекленное отделение для буйных.