Дверь распахнулась, и мы увидели здоровенного дядьку вспортивном костюме. Он хмуро посмотрел на нас, перевел взгляд на Ольгу ивздохнул:

– Чего опять?

– Иваныч, Марья Кошкина пропала.

– Что значит «пропала»?

– А то и значит. Нет ее нигде. Ни дома, ни в больнице, ни вморге. Вот девушки из газеты ее ищут.

– Она что, в газету нажаловалась? – вторично вздохнулон, прикрыл дверь за собой и продолжил: – Вы извините, что я вас в квартиру неприглашаю, внук воюет, ему спать пора, а он ни в какую.

– Ничего, ничего, – замотала головой Женька. – Накого Кошкина жаловалась?

– Вам лучше знать, – пожал он плечами. – Японимаю, у вас работа такая: есть письмо, надо реагировать, только это всеерунда.

– Что ерунда? – растерялась подруга.

– Все. Выдумки это.

– Значит, она к вам обращалась?

– Если бы только ко мне. И в милицию заявление писала, что,мол, следят за ней. И в прокуратуру ходила. Одним словом, беда.

– Кошкина утверждала, что в ее отсутствие кто-то бывает в еекомнате? – уточнила я.

– Ага. Вещи переставляет.

– А с какой целью?

– Хотят со свету сжить. А кому это надо, объяснить не могла.Потому что выдумала все.

– Почему вы так уверены? – нахмурилась Женька.

– Ну а как иначе? Сами посудите, кому надо в ее вещахрыться? Она сама говорит, что ничего не пропало, так что это за вор такой,ходит к ней регулярно и ничего не берет?

– А если кто-то в самом деле…

– Свести ее с ума хочет? Вы еще про родовое проклятьевспомните.

– А что она о нем говорила?

– О ком? – не понял участковый.

– О родовом проклятии?

– Слушайте, вы же взрослые девушки, с высшим образованием,сами подумайте…

– Так что она говорила?

– Что ее отец – великий грешник, – крякнулИваныч. – А она за его грехи расплачивается. Вот с этим она в милицию иходила. Немудрено, что там решили: баба спятила.

– И, разумеется, ничего предпринимать не стали, –съязвила Женька

– А что они должны были предпринять? У них без этихглупостей дел по горло. Квартирных краж по району столько, что не успевают навызовы выезжать, случается кое-что и похуже. А здесь… Я, чтоб ее успокоить, двадня на детской площадке просидел. И что?

– Что?

– Ничего. Кроме жильцов, в подъезд никто не входил. А у неевещи кто-то двигает.

– Подождите. Вы следили за подъездом, ничего подозрительногоне заметили, а Кошкина утверждала, что в эти дни кто-то бывал в ее комнате?

Иваныч поморщился:

– Нет. Не утверждала. То есть в эти дни ничего она неприметила.

– Так почему вы тогда…

– Я что, неделю там сидеть должен? Все просто. Она знала,что я за квартирой наблюдаю, оттого никаких видений у нее не было, а потомопять начались, потому что все это ее фантазии. Понимаете?

– А если все-таки не фантазии? – упрямилась Женька.

– Ну, тогда этот… барабашка.

– Допустим, одинокая женщина чем-то напугана, – спреувеличенным спокойствием начала Женька. – И ей действительно что-то тамкажется. Но ее уже пятый день нет дома, и никто не знает, где она. Паспорт наместе, мы проверили. Куда, по-вашему, она могла деться?

– А по-вашему? – в очередной раз вздохнул участковый.

– По-нашему – искать человека надо.

– Больницы и морги я обзвонила, – затараторилаОльга. – С участковым врачом говорила, путевку ей не давали, да безпаспорта она бы и не поехала. Исчез человек, а вам и горя мало.

Иваныч поскреб затылок и задумался.

– Пятый день, говорите? Может, гостит у кого, здесь, вгороде? Или на даче.

– Соседи видели ее последний раз в субботу. Она вроде быпошла в магазин. И все. С тех пор о ней никаких известий.

– Мужу звонили, бывшему?

– Нет, – покаялись мы.

– Может, он чего знает? Хотя… да, нескладно как-тополучается. Куда ж она подевалась? Поднимем шум, а она явится. И что?

– А если не явится? – возмутилась Женька.

– Тоже верно, – согласился участковый. – Мужупозвонить придется. Чтобы ее искать начали, нужно заявление от родственников. Ау нее вроде никакой родни.

– А мне заявление написать можно? – спросила Ольга.

– Лучше бы муж…

Мы еще попереминались с ноги на ногу, погадали, где можетбыть Кошкина, и разошлись. Пока мы провожали Ольгу до подъезда, она своодушевлением строила планы на завтра. Я предпочитала отмалчиваться, стомлением ожидая, когда же мы наконец простимся. Женька выглядела чрезвычайнодеятельной, и это здорово меня злило. Я-то знала: если подружка что-то вбиласебе в голову, никакие силы небесные не заставят ее отступить. Но попробоватьвсегда стоит, и я тихонько затянула:

– Не слишком ли много времени мы потратили на все это?

Через мгновение стало ясно: Женька меня даже не слышала.

– Надо Кошкину позвонить. Что это мы, в самом деле?.. Гдеего номер телефона?

Выразительно вздохнув, я достала листок бумаги с его номероми протянула Женьке. Она быстро набрала номер, нетерпеливо хмурясь и ускоряяшаги.

– Здравствуйте, – заговорила она. Что ей ответили, я неслышала, пришлось довольствоваться частью диалога. – Вас беспокоят изгазеты «Губернские ведомости». Мы пытаемся связаться с вашей бывшей супругойКошкиной Марией Степановной, вы не подскажете, где она может быть?.. А она неговорила вам, что куда-то собирается уезжать? Простите, а когда вы виделись впоследний раз? И она не звонила? А вы? Спасибо. Извините. – Женьканедовольно поморщилась, после чего убрала телефон и взглянула на меня, точножелая сказать: «Не везет, что ж тут поделаешь». – Он ничего незнает, – пояснила Женька, хотя это я и сама уже поняла. – Не виделисьони больше месяца. Он звонил ей на прошлой неделе, но дома не застал. Дядькакакой-то напуганный, – сказала она недовольно.

– Так у него жена мегера, если верить людям, а тут звонок,объясняйся теперь с супругой. Ладно, поехали. Я есть хочу.

Мы отправились домой, но уже через несколько минут тормозиливозле кафе «Магнолия». Готовить ужин ни мне, ни Женьке не хотелось, а вотаппетит разыгрался.