– Представьте же удивление городового, когда я преодолел уже почти половину пути до вас!

– И что же вы сделали?

– Ничего, просто велел молчать. И… дал на чай!

Глубоко за полночь Николай засобирался обратно во дворец. Фотографии Матильды он забрал с собой. Уходя, он попросил разрешения во избежание путаницы между Кшесинской-младшей и Кшесинской-старшей называть сестер просто и без обиняков – Маля и Юля, а его, в свою очередь, Ники.

Матильда долго не могла успокоиться. Сорвав повязку, не в силах усидеть на месте, она кружилась по комнате, кружилась, кружилась…

Маля и Ники. Маля и Ники.

Заснуть до утра она так и не смогла.

– Юля, Юль. Ты спишь? Юля, знаешь, я теперь разглядела его и знаю – какой он. Я его как человека теперь люблю, а не как образ или идею. Еще больше люблю, представляешь? Юль? Ну ты чего в самом деле! Грешно спать, когда человек рядом с тобой, когда…

– Что, Маля?

– Когда человек влюблен!

Николай, конечно, обещал написать ей в самое ближайшее время, но она никак не ожидала, что это «самое ближайшее время» случится наутро.

В кратком письме Николай сообщил, что находится после встречи, как в чаду.

В чаду – это была очень точная характеристика ее состояния! Все вокруг казалось Матильде недостоверным, похожим на сон, таким стремительным и счастливым, что она очень боялась проснуться!

Она столько раз прочитала эту коротенькую записку, что легко запомнила ее наизусть и напевала себе под нос, кружась дома или занимаясь на репетициях: «Я хо-жу как в ча-ду». Это было похоже на гимн, гимн жизни и силы, и безудержной радости. Я хожу, как в чаду… Я к тебе, к тебе при-ду!

Следующее письмо – огромное – она получила спустя два дня.

«Не верю, что это происходит. Не верю. Боюсь поверить, боюсь – вдруг, как только я поверю, – все исчезнет, как сон, и я проснусь», – думала Матильда.

Он писал каждый день. За ужином Матильда рассеянно улыбалась родным, и улыбка ее была обращена куда-то внутрь, недоверчивая, осторожная улыбка, как будто бы она силилась сдержаться, но уголки губ не слушались хозяйку, сами собой ползли вверх и выдавали ее мысли.

Письмо было совсем кратким, просто записка. Не успев прочитать, но сразу оценив скромный объем текста, Матильда подумала: неужели он назначает встречу? В голове зашумело, ей казалось, что сердце стучит слишком часто и громко, от этого становилось почти больно. «В одиннадцатом часу. Ждите, я приеду».

Она так легко теперь теряла ощущение реальности, чувство времени и места, что не сразу смогла концентрироваться и понять, который сейчас час. Оказалось – восемь вечера. Ждать еще так долго!

Внутренний голос звучал почему-то с интонациями сестры: «Ты совсем что ли? Два года ждала, а теперь тебе три часа – это долго?»

Долго, долго… как медленно шло время тем весенним вечером! Она бесцельно слонялась по квартире, нервничая, не в силах ничем себя занять. Она привела себя в идеальный порядок задолго до условленного времени, и теперь не знала, чем себя занять Хватала то одно, то другое, заговаривала с домашними и не слушала ответов, наконец, устремилась в спальню к Юле и со стоном упала на кровать.

– Иной человек ходит из угла в угол, как зверь в клетке. А ты свой способ придумала: лежишь и ворочаешься каждые пять секунд.

– Он придет, Юль, он правда придет… Ой, не могу!

– Глупая! Радоваться же надо. Он тебя тоже любит, это же видно, ну что ты в самом деле. Далось ему так к тебе бегать, все как ты и хотела… А ты…

– Ах, оставь. Помолчи, пожалуйста. Не мешай мне переживать.

Наконец часы пробили одиннадцать вечера, а Николая все не было. Юля в гостиной раскладывала пасьянс. «Не пустили, заметили и не пустили… ой нет, хуже – передумал. Нужна ему какая-то артистка… Ой, не могу больше».

В полночь в гостиную заглянула горничная: доложить, что гусар Волков прибыл и стучал сторожу, а не звонил, дабы не потревожить родителей Кшесинских. Матильда вскочила.

– Уж полночь близится, а Германа все нет… – начала декламировать она, когда на пороге появился Николай. Матильда осеклась, глядя на решительное, почти страдальческое лицо Николая. Он, прямо в пальто шагнул на порог так стремительно. В корироде за ним сгущалась темнота, и он как будто вышагнул из нее, волоча за собой темный след. Движения у него были угловатые и резкие, он двигался так, словно репетировал каждый свой жест, но в конечном итоге был вынужден импровизировать.

Так они поцеловались впервые. Прямо в пальто, застыв посреди гостиной, тайно, в глухую апрельскую полночь, отчаянно, неумело и слепо, как целуются только те, кто влюблен в первый раз.

В «Пиковой даме» роль у нее была далеко не ведущая, но все же горячо любимая Николаем. Играла она в первом акте фарфоровую статуэтку пастушки, танцевала общий танец вместе с другими артистками, как и она, в передниках и белых париках. Это была пастораль: «Мой миленький дружок, прелестный пастушок», чудный танец фарфоровых кукол. Закончив, они вскакивали на специальные подставки и их выкатывали со сцены.

Но роль ее в «Пиковой даме» неизменно оставалась для Николая, по его словам, самой любимой. «Прости прекрасное созданье, что я нарушил твой покой», – цитировал арию Германа Николай в одном из очередных писем.

Она познакомилась со светлейшим князем Сергеем Михайловичем Романовым, желающим всенепременно узнать, от кого же именно потерял голову Наследник. Познакомились и крепко подружились. Сергей Михайлович шутя называл Матильду «душкой» и часто сетовал на свой возраст: «Как жаль, что я недостаточно молод для вас, Матильда Феликсовна!» Сергей часто стал составлять Николаю компанию во время почти ежедневных визитов к Кшесинским. Великие Князья Георгий и Александр Михайловичи также познакомились с Матильдой, и вскоре проводить затягивающиеся зачастую до самого рассвета вечера в маленькой гостиной сестер Кшесинских стало традицией.

Ночи стали белыми, бессонными для них обоих. Николай уходил позже всех, когда уже светало.

Угощать своих гостей у Матильды не было никакой возможности: она была стеснена проживанием с родителями и часто ловила себя на мысли, что испытывает перед ними смущение и легкую вину за эти сборища. Не шуметь не получалось, гости приносили с собой шампанское, Великие Князья затягивали трогательные грузинские песни, выученные ими во время жизни на Кавказе. Играли в карты, раскладывали пасьянсы.

Когда на этих вечерах пристуствовали Волков с Татьяной и продолжающий ухаживать за Юлей Зедделер, половина квартиры сестер буквально трещала по швам.

Дни для Матильды пролетали быстро, незаметно, будто бы в тени. Нет, она вовсе не перестала их замечать: напротив, каждая деталь была видна ей теперь с особой ясностью и четкостью, каждый поступок – поступком необычайной важности, каждое событие – праздником. Так она и думала об этих дневных часах, полных радостного ожидания ночных посиделок – праздник ожидания праздника.