— Кто вы? — спросил покоренный ею Эверетт. —У меня такое ощущение, будто я смотрю какой-то странный фильм, где вы ангел,слетевший на землю, но никто, кроме меня, вас не видит.

Нарисованный Эвереттом образ рассмешил Мэгги, и онанапомнила ему, что ее все прекрасно видят. Она человек из плоти и крови, любаяпроститутка на улице это подтвердит.

— Вас, вероятно, интересует не кто я такая, а чемзанимаюсь, — невозмутимо проговорила Мэгги, жалея, что не может сбросить ссебя монашескую одежду и натянуть джинсы. Всматриваясь издали в свой дом, онане заметила особых разрушений, хоть его и тряхнуло, а потому ничто не помешаетей войти внутрь. Ни пожарным, ни полиции здесь ни до кого нет дела, их незаботило, отправятся люди в убежище или нет.

— Что вы хотите этим сказать? — Эверетт устал.Ночь у обоих выдалась длинная, но Мэгги была свежа, как роза, и выгляделагораздо бодрее, чем на благотворительном вечере.

— Я монахиня, — просто сказала она. — А этилюди — мои подопечные. Помогать им — моя работа. Почти вся моя жизнь проходитна улице. Да собственно вся. Я здесь уже около десяти лет.

— Так вы монахиня? — изумился Эверетт. — Чтож вы сразу не сказали?

— Не знаю. — Мэгги пожала плечами. В ее поведенииЭверетт не заметил ни капли смущения — здесь, на улице, она была дома. Здесьона чувствовала себя более комфортно, чем в бальном зале. — Как-то вголову не пришло. Да какая, в сущности, разница?

— Большая, черт возьми… то есть нет, — поправилсяЭверетт. — То есть разница, конечно, есть. Это весьма существеннаяподробность. Вы очень любопытная личность, при том, что живете здесь. Разве выне должны жить в монастыре?

— Наш монастырь давно распустили: монахинь было слишкоммало, и содержание монастыря себя не оправдывало. Из него сделали школу.Епархия выплачивает всем нам содержание, и на эти деньги мы снимаем жилье.Некоторые монахини живут по двое и по трое, но ни одна из них не пожелала поселитьсяздесь со мной. — Мэгги улыбнулась. — Они выбрали более благополучныерайоны. А мое место здесь. Это моя миссия.

— Каково ваше полное имя? — спросил Эверетт,теперь уже окончательно заинтригованный. — Я имею в виду в монашестве.

— Сестра Мэри Магдален, — кротко ответила Мэгги.

— Вы меня просто огорошили, — признался Эверетт,вынимая из кармана сигарету — первую за всю ночь. Мэгги это, по-видимому,ничуть не смутило. В миру она держалась так же естественно, как и в монастыре.Давно Эверетту не приходилось сталкиваться с монахами, и никогда ни с одним изних он не чувствовал себя так свободно. Пережитое сблизило их, заставиввоспринимать друг друга как боевых товарищей, что в некотором роде так ибыло. — И нравится вам быть монахиней?

Минуту подумав, Мэгги кивнула, после чего повернулась кнему:

— Нравится. Уход в монастырь — самый важный поступок вмоей жизни. Я всегда, с самого детства, хотела стать монахиней. Так же какнекоторые хотят стать врачами, юристами или балеринами. Это называется раноосознанным призванием.

— Вам приходилось когда-нибудь жалеть о своем поступке?

— Никогда, — улыбнулась Мэгги. — Лучшей жизнии желать нельзя. Я стала монахиней сразу после окончания школы медсестер. Я изЧикаго и самая старшая в многодетной семье, где семеро детей. Я давно выбраласебе этот путь.

— У вас когда-нибудь был друг? — Эверетт незаметноувлекся ее рассказом.

— Один, — без смущения призналась Мэгги. Об этомэпизоде своей жизни она давно уже и думать забыла. — Когда я училась вшколе медсестер.

— И что же случилось? — Эверетт не сомневался, чтов монастырь ее привела какая-то любовная драма. Никаких иных причин дляподобного шага ему не приходило в голову — так далек он был от всего этого.Воспитанный в лютеранской вере, он, пока жил с родителями, ни разу даже невидел монахинь. И никогда не понимал, в чем смысл ухода от мира. И вот теперьперед ним сидит эта маленькая женщина, счастливая и довольная жизнью, и сблагостным умиротворением рассказывает о своей помощи проституткам инаркоманам. Это стало для него настоящим потрясением.

— Он погиб в автокатастрофе. Я тогда училась на второмкурсе. Но даже если б этого не случилось, я не изменила бы своего решения. Он ссамого начала знал о моем намерении уйти в монастырь, хотя, наверное, вряд ливерил. Больше у меня никого не было. К тому времени я окончательно утвердиласьв своем решении. Так что я и с ним перестала бы встречаться. Мы были молоды, иу нас все было чисто и невинно. По нынешним понятиям, разумеется.

Иными словами, уходя в монастырь, Мэгги была девственницей иоставалась ею до сих пор. У Эверетта это в голове не укладывалось. Такаяхорошенькая жизнерадостная женщина…

— Удивительно.

— Да нет тут ничего удивительного. Просто есть люди,которые выбирают эту стезю. — Мэгги считала это нормальным, а Эвереттнет. — А вы? Женаты, разведены? Дети есть?

Мэгги тоже чувствовала, что у Эверетта есть своя история ичто он готов рассказать о себе. Ему было легко и приятно в ее обществе. Теперьон знал: почему на ней не было вечернего наряда, как на всех присутствующих взале. Оказывается, аскетичное черное платье — монашеское облачение.

— Когда мне было восемнадцать, от меня забеременелаодна девушка, — стал рассказывать Эверетт. — Ее отец пригрозил меняубить, если я не женюсь. И пришлось. А в следующем году мы разбежались.Семейная жизнь не по мне, по крайней мере это было так тогда, в молодости. Женаподала на развод и, наверное, снова вышла замуж. Сына после развода я виделвсего раз, в трехлетнем возрасте. Отца из меня, конечно, никакого не вышло. Икогда мы разошлись, я очень переживал из-за этого. Но для зеленого юнцаотцовство — слишком большая ответственность. Поэтому я ушел. Не знал, что можносделать. Сын рос, а я в это время колесил по свету — готовил репортажи дляАссошиэйтед Пресс. Это была сумасшедшая жизнь, но мне она нравилась. Теперь яповзрослел, сын тоже. И я ему больше не нужен, — тихо закончил Эверетт,ощущая на себе взгляд Мэгги.

— Думаю, вы не правы. Родители нужны всегда. — Обапомолчали. Эверетт обдумывал ее слова. — В Ассошиэйтед Пресс останутсядовольны вашими сегодняшними снимками, — прибавила Мэгги, желая подбодритьего. О Пулитцеровской премии Эверетт ей не сказал. Он вообще никогда об этом неговорил.

— Я там уже не работаю, — признался он. — Вразъездах приобрел кое-какие дурные привычки. Примерно год назад я сорвался, ипонеслась душа в рай. Чуть не умер от алкогольного отравления в Бангкоке. Меняспасла проститутка — вызвала «скорую». Выписавшись из больницы, я завязал. А изАссошиэйтед Пресс меня уволили, и не без оснований. После этого я лег вреабилитационную клинику. Уже год как в рот не беру. И хорошо себя чувствую.Только что устроился на работу в журнал, который откомандировал меня на этотблаготворительный вечер. Но собирать сплетни о знаменитостях не по мне.По-моему, лучше уж где-нибудь отстрелили бы задницу, чем париться в бальномзале в смокинге.