Я сглотнул: издевается он или нет? И как выражается: «ненормативной лексикой»! Не мат и не нецензурщина, а «ненормативная лексика»… Я, наверное, раскрыл рот или как-то по-другому выглядел глупо, по-идиотски, но тот интерпретировал мою ошеломленность по-своему, потому как пошел на попятную.

– Я ни в коем случае не настаиваю! – заявил он. – Каждый волен выбирать сам, как ему разговаривать. – Это, я так понимаю, он, прежде чем продолжать, меня в своей толерантности заверил. – Говорить – одно из немногих естественных прав человека. Но, с другой стороны, язык наш гробить и засорять не надо! – «Не надо» он произнес твердо, почти жестко, в общем, как обычно. Почти как прежде.

Я согласно кивнул. А майор Белов продолжал:

– Сам не хуже меня знаешь – это американские спецслужбы нам культуру ненормативной лексики чуть ли ни как национальную идею втереть пытались. И все к тому шло, что на русском языке, по всей видимости, вскоре и разговаривать стыдно стало бы. И, соответственно, его место в культурном общении занял бы какой-то другой.

– Какой же? – с улыбкой уточнил я, предполагая, что сейчас скажет «китайский».

– Да тот же английский. – Как выяснилось, я не угадал. – А нет языка – нет народа, и страны, в которой он обитал, тоже нет. Каждый бы по своим уголкам разбежался. И без того Украина с Белоруссией чуть не откололись.

Я хмыкнул: насчет Украины он погорячился, да и относительно Белоруссии еще вопрос, что через двадцать лет будет.

– Вовремя опомнились.

Это он о чем? Точно приказ вышел, надо будет поспрашивать. Не сейчас, попозже, тихой такой сапой, а то вдруг я расписался, а даже не глянул? И я на всякий случай согласился:

– Вовремя.

– Теперь нормально разговаривать научились. Гидру в зародыше задавили. – Честно, я балдел: «Нормально разговаривать научились». И это мне сказал наш ротный майор Белов – первый в отряде дебошир и матерщинник? Как подменили человека! А нас всего-то несколько часов и не было!

– Что, теперь ни-ни? – Я растянул улыбку до ушей, всеми силами изображая, сколь несерьезен мой следующий вопрос. Мол, я все понимаю, но не могу удержаться, чтобы не подурачиться. – И что, теперь за мат расстрел и конфискация?

Ротный тоже улыбнулся, шутка ему понравилась.

– Ты, Виктор Петрович, пойми: я не ратую за полный запрет. Ненормативная лексика имеет право быть. Это не обсуждается. Даже природой можешь восхититься, только сумей это сделать так, чтобы красоту природную подчеркнуть, а не испортить.

«А ведь красиво излагает, – подумалось мне, – складно!»

А ротный продолжал разглагольствовать:

– В бою ты можешь ее применить или в сердцах когда заругаться. Это понятно и простительно. Оно врага иногда даже полезно как следует крепким словом припечатать. Для того ненормативная лексика как ругательство и существует. Но не разговаривать же? А то порой у иных получалось как у Элочки-Людоедочки – …надцать слов в словаре, и все из раздела ненормативной лексики.

Он встал и покровительственно (по праву старшего товарища) похлопал меня по плечу.

– Так что, Виктор Петрович, хватит хандрить. С ненормативной лексикой пора заканчивать. Договорились?

И что я мог ответить? Правильно.

– Договорились! – сказал я, вставая. Уходил я от ротного с тяжелым сердцем. Не знаю, как кому, а мне эта затянувшаяся комедия стала надоедать.

Приказ на боевое применение пришел раньше, чем планировалось. Как говорится, беда пришла откуда не ждали.

Как комбат сказал кому-то: «Пусть Белов срочно готовит роту к выходу. Двадцать минут на сборы», – я услышал, возвращаясь от медиков (ходил за витаминами). Так что для меня приказ ротного собирать рюкзаки неожиданностью не стал. Я раздал бойцам полученные у медиков витаминчики и начал собирать рюкзак. Впрочем, что его собирать? Вода по максимуму, продуктов на три дня – двух раздербаненных пайков за глаза и выше крыши. Коврик, куртка – ночью довольно холодно. Вот и все сборы. Все остальное – снаряжение и вооружение. Все привычно, все обычно, ничего нового, но при постановке задач случился один казус. Да такой, что я уж подумал, у меня при падении совсем мозги перевернулись, но потом первый раз во всем засомневался. Не по-хорошему так засомневался.

Мы собрались на ЦБУ. Мы – это командиры групп и ротный. На широком столе командир роты расстелил карту и, привлекая наше внимание, пару раз щелкнул пальцами. Мы обратились в слух.

– Вот здесь, – ткнул он ручкой-указкой в маленькую точку на местности, – час назад сбили американского летчика. Наша задача найти и захватить.

Признаться, я этот момент пропустил, пролетел он мимо моих ушей. А Белов продолжал доводить предстоящую задачу:

– Приземлился он соответственно дующему ветру куда-то сюда. – Опять ручка-указка скользнула по карте. – Если мужик не дурак, то пойдет в зеленку, туда от места приземления километров пять. Даже если он слегка поломался, шансы дойти до нее и попытаться там спрятаться до нашего подхода у него есть. Сирийские беспилотники уже вылетели, но пока они долетят, амерс уже может скрыться в лесочке и, скорее всего, скроется. Если бы турки раскачивались быстрее и сообщили нам о сбитом самолете сразу, мы бы стопроцентно сумели перехватить его в пустыне. – Командир роты огорченно вздохнул.

– Наша задача? – воспользовавшись моментом, спросил командир второй группы капитан Леонов Аркадий Филиппович.

– Приказ – взять живым, – без особого энтузиазма поведал нам ротный. И тут-то у меня наконец «прорезалась» нестыковочка: «взять живым» это несколько иное, чем «найти» живым.

– И да, – самое интересное, как оказалось, командир роты припас под конец, – по непроверенным данным, в район сбитого самолета выдвинулись до двух рот американцев. Так что, парни, берем боеприпасов по полной. Возможна встреча.

– Эх, – Леонов молодецки крякнул, – давненько наши дорожки с амерами не пересекались! Я ради такого дела теперь с собой два огнемета возьму, попробую их неграм задницу поджарить. Мне бы только с ними встретиться, уж я бы оторвался!

– Не говори гоп, пока назад не вернемся. – Ротный оптимизма группника-два не разделял. – Мало того, что они воевать умеют, так еще, как я сказал, их две роты, а нас, сам понимаешь, одна. Да и в каждой роте у них минимум по сотне стволов.

– А то мы их не били! – самоуверенно отмахнулся Леонов.

– Били, били, – устало согласился Белов, – но я бы предпочел обойтись сегодня без их жарких объятий.

– Командир, да все это…

Они обменивались фразами, а я слушал, и мой мозг медленно опухал. Да, именно так – они болтают, а у меня мурашки под кожей перебегают точь-в-точь солдатики под обстрелом. Стою, ушами хлопаю и ничего не пойму: такое впечатление, что они не шутят. Но тогда что получается: у меня проблемы? Нет, надо хоть что-нибудь окончательно прояснить, а то что-то совсем нехорошо.