— Мне до Автолитейного, один… — просунула деньги Алька в узкое окошко потной измученной кассирше.

— Осталось только два последних места, — грубо ответила та, стуча пальцами по кассовому аппарату.

— Пусть последнее, все же лучше, чем ничего, — самой себе проговорила Алька.

Автобус подкатил к посадочной платформе, распространяя черные клубы дыма и внося сомнение в души ожидающих его пассажиров относительно его надежности.

— Не переживай, красавица, доедем! — широкозубо улыбнулся водитель, принимая у Альки билет. — Он хоть и старенький, но бегает неплохо.

Однако оптимистичные прогнозы не оправдались. На сто первом километре в моторе что-то жалобно взвизгнуло, протяжно вздохнуло, и автобус остановился. Пассажиры недовольно зароптали, бросая на водителя негодующие взгляды, и принялись доставать свертки с нехитрой снедью.

Алька откинулась на сиденье и прикрыла глаза. Недовольство ей выражать не было смысла: какая разница — где ей сейчас находиться. Ее никто и нигде не ждал. А то место, куда она сейчас держала путь, могло оказаться обычной пустышкой, розыгрышем, а то и еще похуже — ловушкой.

Но все оказалось именно так, как описывал в своем письме ее неизвестный адресат.

И поселок стоял на месте, соревнуясь чистотой и ухоженностью улиц с областным центром, и небольшой березовый лесок, через который ей надлежало пройти, шелестел изумрудными листьями, вот только нужной избушки не оказалось на месте.

Алька опустила на землю сумки, достала из кармана спортивной куртки помятый конверт и еще раз прочла строки письма, написанные неразборчивым почерком: «Пройдешь березовой рощей, свернешь на развилке влево и, держась берега озера, выйдешь на пристань. Там метрах в ста от причала и увидишь мою лачугу…»

Хоть убейся, но сколько она ни вертела головой, ничего, кроме двухэтажного особняка, обнесенного двухметровым частоколом, не увидела. Ничего, хотя бы отдаленно напоминающего землянку.

Алька спрятала конверт обратно в карман и, подхватив сумки, решительным шагом пошла по направлению к чугунной витой калитке, которая на фоне неструганых бревен выглядела словно нежный гиацинт, непонятно каким образом выросший в зарослях крапивы.

— Эй! Здесь есть кто-нибудь? — прокричала она, подойдя ближе и свешиваясь через невысокий чугунный барьер. — Люди! Отзовитесь!

Ни одна дверь не хлопнула, ни одна портьера на окнах не шелохнулась.

— Э-э-э-эй! — еще громче позвала Алька. — Есть здесь кто-нибудь живой?

На этот раз ее отчаянный вопль возымел свое действие, и, оглушительно хлопнув дверью, на пороге возник здоровенный деревенский мужик, почти по самые брови заросший бородой.

Недобро сверкнув в ее сторону глазами, он вновь приоткрыл дверь, выпустил на волю огромных размеров собаку и, взяв ту за поводок, нехотя двинулся в сторону калитки.

— Добрый день, — настороженно произнесла Алька, забыв улыбнуться. — Вы не подскажете?..

— Заходи, — хрипло произнес мужик и дернул на себя калитку. — Нечего орать на всю округу.

— Нет, нет, — замотала она отчаянно головой. — Я просто хотела спросить…

— Заходи, говорю, — почти сердито перебил он ее. — Я жду тебя.

С этими словами он почти выхватил из ее рук обе сумки, свистнул собаке и размашистым шагом двинулся назад к дому.

«Вот попала, так попала! — Опасливо озираясь, Алька засеменила следом. — Кругом ни души, искать меня некому. Родителям еще две недели назад отписала, что уезжаю за границу на два года. А почему, собственно, на два года? Чего, интересно, такой срок определила? Ох, господи, спаси и сохрани!»

Мысли хаотично мельтешили в мозгу, мешая сосредоточиться на главном: кто же такой этот мужик и почему он, не спросив ни имени, ни фамилии, ждал именно ее?

— Сюда, — распахнул он ногой входную дверь. — Подожди меня здесь, я сейчас собаку привяжу. Она чужих не особенно жалует, может и тяпнуть.

Он вышел, оставив Альку в одиночестве в огромной прихожей. Обшитая мореным дубом, она была застлана волчьими шкурами и освещалась старинным медным светильником. Три двери, очевидно, ведущие в другие комнаты, плотно прикрыты. Гадать, что там за ними, Альке долго не пришлось. Мужчина быстро вернулся и, открыв одну дверь, пригласил:

— Входи, присядь пока, поговорим, а потом я тебе комнату определю.

Осторожно переступив высокий порог, она вошла в кухню-столовую и обвела взглядом помещение. Все было деревянным, ни тебе пластика, ни тебе хромированных поверхностей. Только дуб, липа и сосна. Привыкшая к современному дизайну, Алька этому подивилась и, пройдя в комнату, опустилась на деревянную скамью.

— Алевтина, значит, — с порога констатировал мужик, заходя в комнату. — Алевтина Карамзина. Так ведь?

— Так, — согласно кивнула она головой. — А вы?

— А я сторож этого дома. Пока мой мальчик там на нарах парится, я тут присматриваю за всем. Теперь вот и за тобой буду. Но, правда, недолго осталось.

— Позвольте, — еще больше удивилась она. — Но он написал о своем доме — лачуга! Я приезжаю, ищу избушку на курьих ножках, а нахожу прямо хоромы! Он у вас, однако, шутник…

— Что да, то да. Шутник он известный, — хмыкнул сторож, спрятав улыбку в густой бороде и, тут же посерьезнев, добавил: — Но над ним еще шутники посильнее сыскались.

— Что вы хотите сказать?

— А ничего я тебе говорить не буду. Послезавтра свиданка у тебя с ним. Поедешь, там он тебе сам и скажет, если захочет. А сейчас идем, комнату тебе твою покажу.

Алька поднялась за ним на второй этаж и вскоре уже укладывала свои вещи в высокий платяной шкаф, до верхней полки которого она никак не могла дотянуться. Окна, занавешенные плотными шторами, почти не пропускали солнечного света, и от этого в комнате царила приятная прохлада. Намучавшись в душном, прокоптившем всех автобусе, Алька как благословение божье приняла приют под крышей этого дома и спустя час уже сладко посапывала, свернувшись клубочком на широченной тахте.

Досаждать самой себе мыслями о том, что доверять чужим людям опасно, она не пожелала, решив, что подумает об этом, как следует отдохнув.

— Кто Карамзина? — спросил контролер строго, чтобы она до конца прочувствовала всю суровость атмосферы, царящей в тюремных застенках.

— Я, — поднялась Алька со скамьи у окна. — Я Карамзина.

— Проходите вон к тому крайнему окошку и берите трубку.

— Спасибо…

Она прошла в соседнее помещение и села на скрипучий стул у стеклянной перегородки. Столешница, куда она положила локти и свою сумочку, вторя стулу, жалобно скрипнула.

Сердце у Альки неистово колотилось. То ли контролер добился-таки своего и внес в ее душу смятение, то ли это вызвано предстоящей встречей, прелюдия к которой весьма и весьма непривычна, но она откровенно нервничала.