— За нас счастливых! — дополнила его тост Лидочка и повисла на шее своего возлюбленного. — Вы понимаете?! Нет, вы не понимаете! Так, как счастлива я, — не описать словами! Это как излечиться от долгой и тяжелой болезни! Это как увидеть свет в конце длинного тоннеля! Это… ну что мне вам объяснять? Ваши лица так же сияют… Давайте выпьем.

Четыре бокала, искрясь в свете хрустальных подвесок люстры, сошлись в мелодичном перезвоне, знаменуя этим звучанием начало новой жизни. Вино играло, вырываясь на волю беззвучным шипением крохотных пузырьков. Лица присутствующих сияли неподдельным счастьем. И почти каждый из них чувствовал великую радость, радость освобождения от постоянного ощущения грядущей беды.

Все теперь в прошлом. Канули в Лету интриги, недомолвки, недоразумения, порожденные неведением. Все неприятности позади. Все плохое оставлено в году минувшем и забыто с последним боем курантов.

Эйфория новогодней ночи… Как сладостна она, как упоительна! Как хочется верить в прекрасное, светлое, доброе. И, глядя в сияющие глаза напротив, мечтать о том, что все теперь образуется…

— С Новым годом, родная! — Денис скосил глаза на безымянный палец жены, где, грея его сердце, горело обручальное колечко с маленьким бриллиантом. — С Новым годом… У нас все должно быть просто отлично!..

— С Новым годом, сынок, — пожилая женщина стукнула граненым стаканом о другой такой же стакан, наполненный дешевым пахучим вином, и предложила. — Ты выпей, выпей. Тебе легче будет…

Приподняв голову от подушки, Олег протянул обожженную руку и взял стакан.

— С Новым годом, мать, — помедлив, хрипло произнес он. — Хоть и не мать ты мне. Но раз жизнью тебе обязан и своей родной в живых уже нет, будешь ты мне матерью. Давай выпьем…

Он опрокинул в себя содержимое стакана, вяло пожевал кусок розовой домашней ветчины и вновь откинулся на подушку. Глаза его, помутневшие от боли и страданий, уставились в треснувший потолок. Сколько раз за эти недели он глазел на потолок, словно силился найти там ответ и объяснение тому, что с ним произошло. В ярости скрипел зубами, бился головой о подушку, катался по кровати, и кто знает, если бы не молчаливое сострадание этой посторонней женщины, работавшей санитаркой в районной больнице, может, он и свихнулся бы от мыслей, буравящих его мозг. Видя, что Олегу совсем плохо, та садилась на краешек кровати и, положив его голову себе на колени и осторожно поглаживая его настрадавшуюся голову, принималась тихонько напевать. Звук ее голоса приводил его в чувство, и он принимался ее расспрашивать.

Каждый его вопрос, равно так же как и ее ответ, добавлял ему новых мучений. Но, мучая себя и ее этими допросами, он постепенно начал чувствовать какую-то тягу к жизни. Отдавая себе отчет, что движим лишь одним-единственным желанием отомстить, Олег тем не менее говорил:

— Да, Верка всегда была красивой бабой. Справной и покорной. Поживем — увидим, что с ней дальше делать.

Вот и сегодня, в новогоднюю ночь, он снова спросил старушку:

— Говоришь, выздоравливает?

— Да, — подтвердила его новоявленная мамаша, заметно захмелев. — Личико порозовело. Глазки заблестели.

— Сенька навещает? — стиснув зубы, прошипел Олег.

— Да, раза два, а то и три за день прибегает. Счастливые… Целуются… Следователь раза два был.

— Доцелуются, — выдохнул он, пропустив ее последние слова мимо ушей. — Ох, доцелуются… Дай-ка мне, мать, палку мою.

Та метнулась в угол и достала костыль, оставшийся еще от ее покойного мужа, любившего этим самым костылем взгреть ее по лопаткам.

Олег свесил ослабевшие ноги с кровати. Подхватил палку и, поддерживаемый с другой стороны заботливой сиделкой, двинулся к двери. Та безропотно шла рядом с ним, готовая выполнить любой его каприз, любое приказание.

Надо же было такому случиться, что судьба на старости лет сжалится над ней и пошлет ей сыночка! Сколько лет она мечтала об этом, сколько просила господа. Хоть на старости лет, да уважил…

Ступеньки ветхого крылечка противно взвизгнули под их неровными шагами. Тропинку, ведущую к калитке, засыпали крупные хлопья снега, бесшумно падающие с черной бездны неба. Утопая по щиколотку в свежем, пушистом снегу, они прошли несколько шагов и остановились. Олег подставил лицо тихому ветру и прислушался.

Где-то звучала музыка, кто-то пел, какая-то девчушка отчаянно звала потерявшегося друга, заливисто хохоча при этом.

— Смеются… — негромко обронил Олег и, проведя рукой по обожженным волосам, отчеканил. — Все сейчас смеются… Все счастливы… Но пробьет и мой час! И кончится для вас все хорошее. Клянусь в эту новогоднюю ночь, что так и будет! Я вернусь!..