-  Хозяева! – постучалась  я в дверь домика и раз и два.  Снаружи дверь не была подперта  веником, что всегда означало, что хозяева отлучились, но ненадолго.  Так что я  потянула  дверное полотно на себя и вошла, опять окликнув:  - Эй!  Хозяева-а?!

-  Тут я, - отозвался глухой женский голос и в углу  прохладной чистенькой комнаты, на высокой старинной кровати с металлическими шишечками по бокам,  кто-то зашевелился.  Глаза уже приспособились к полумраку, и я увидела, как из-под одеяла показались две голые старческие ступни.

-  Марик, подожди меня снаружи, - обернулась я к мужчине и он послушно вышел.  А я присмотрелась к пожилой, да чего уж – очень старой женщине, которая уже опустила ноги и села, откинув в сторону одеяло.  Седые, коротко остриженные волосы топорщились на голове старухи,  из-под  светленького байкового халата  выглядывала розовая ночная рубашка.  На морщинистом темном лице сильно выделялись светло-голубые глаза.

-  Что ты хотела?

-  Примете на постой, хозяйка?  Я из строительной бригады, будем ставить дом на соседнем участке.   Сильного шума и  пьяного беспредела не будет, не переживайте.  Мне бы уголок  маленький, с мужиками в вагончике сами понимаете…  И далеко ходить не хотелось бы, а у вас тут рядом, и само собой – не за бесплатно.

-  Девятая, стало быть, - непонятно отреагировала старуха и сползла с кровати.  Прошла босиком по тканой дорожке на дощатом полу и остановилась возле меня,  окинув цепким взглядом  с  головы до ног.

-  Какая ты…  - прозвучало неожиданно.

-  Спасибо? -  растерялась я, - так что – возьмете к себе?

-  Возьму,  если поможешь с грядками.  Немного… я всего ведро картошки сажаю –  только молодую покушать,  -  кивнула она, а я  с облегчением выдохнула:

-  Да вообще без проблем!

-  Это  на тот случай, если разболеюсь, -  бормотала старуха, - звать тебя как?

-  Алена.

-  Ален у меня еще не жило.  Проходи, заселяйся.  Вон там комната.  Окошко только  выставить придется, чтобы просушить и проветрить  – там старая часть дома, оно не открывается.

-  А чердак у вас жилой?  -  вдруг вспомнила я замечательный летний вариант проживания  в родительском доме – простор, свобода и никакого визуального контроля.

-  Сенник там был давным-давно.  Труха да пыль только и остались – никому не нужно.  Убираться дольше будет…

-  Ну,  это вообще не важно, где ночевать, главное – в доме  электричество есть, мне работать нужно.

-  Это сейчас  кругом есть, разве – в лесу глухом? – отвернулась она от меня, обуваясь в короткие чуни.  Потом спросила,  поворачиваясь и глядя  мне в глаза: - Ты сама меня нашла или присоветовал кто?

-  Сама, - пожала я плечами, - ваш дом первый в селе и рядом со стройкой – очень удачно.

-  Последний он, а не первый, отсюда до магазина далеко.  А ничего, если про меня плохое  говорить будут?

-  А что могут сказать?  Что вы  злая?  Не смешите меня.

-  Если  тебе скажут, что я ведьма? – допытывалась старуха, уже порядком утомив меня  беспредметным  разговором практически на пороге дома.  Говорливая…  может, и правда – поискать что-то еще?  Но тут все так рядом…

-  Все мы немножко ведьмы, просто на горячем не попались,  - ответила ей, улыбаясь.

-  Правда твоя, -  по-доброму заулыбалась  и она, и сразу стала выглядеть  лучше и приветливее.

-  Меня зови баб Маней, я уже привыкла – возраст… куда от него?  А ты подходишь -  веселая, -  довольно кивала она головой,  по каким-то своим критериям оценивая  постоялицу.  И вдруг  добавила,  сразу роняя мою самооценку ниже плинтуса:  - И в теле.

    Сговорились они, что ли?! И опять вспомнилось  все то, что на время подзабылось  за знакомством  и  разговором.  И будто лампочку выключили внутри, я потухла…

-  Марк, принеси, пожалуйста, мои вещи - остаюсь  здесь, - выглянула я наружу.

-  И скажи  Ирине, что  хозяйка  хорошая,  дом чистый.   Справлюсь здесь –  сообщу, пускай не названивает.   На горе связь точно должна быть.

-  Мы тут недалеко вышку проезжали, должна быть везде, - согласился мужчина.

    Приходилось согласиться с тем, что баба Маня ведьма.  Потому что этим же вечером  мы  с ней сидели  за столом, пили чай  из  неведомых садовых трав с покупными пирожками, привезенными мною из города, и я  рассказывала  ей обо всем,  что у меня случилось.  Едкая и злая душевная горечь, вызванная больными воспоминаниями, прорывалась в  подрагивающем голосе и  нервном треморе пальцев…  Я сжимала их в кулаки и всеми силами давила в себе жесткую нервную трясучку.  Закончив  с  фактами, судорожно вздохнула  и  сделала выводы из собственного рассказа:

-  И вот теперь я понимаю - о чем вы… после того, как  вы это сказали, я понимаю, что я и есть та самая ведьма, потому что на кухню я метнулась за ножом, у меня в глазах мутилось,  я убивать шла!  Глаза вырывать, кишки  на кулак  наматывать!  Плохо помню, на самом деле, но нож перед глазами стоит,  вспоминается, как… сама не знаю.  И удивляюсь,  что в руках сковорода  оказалась, а не он.  Наверное, просто  ближе  - перед самыми глазами, а подставка с ножами стояла дальше.  И еще вот…  я женщина неслабая,  девчонкой  еще по два десятилитровых ведра с водой таскала.  Мелкая, худая, а сила в руках  всегда была.  Сейчас тем более, но эта сковорода… она чугунная, толстая, большая.  И вот ее я иногда едва  не роняла - такая тяжеленная,  а когда полная, так вообще...  А тогда будто ляпачкой  взмахнула.

-  Что-й то еще такое?  - забеспокоилась печально молчавшая до сих пор женщина.

-  Мухобойка, не знаете?  У нас дома так говорят.  Палка с куском кожи, вырезанным кружком, чтобы мух бить.  Там  у нас их до черта летом.

-  Не поминай врага, на ночь глядя, - строго цыкнула  она, не меняя позы  и не отрывая от щеки подпирающий ее крепкий сухой кулачок.   Я  машинально  кивнула – нельзя, так нельзя.

-  У нас на селе тоже было дело - мужик сам грузовик приподнял, чтобы жену его  из-под него вытащили, да только поздно уже было… зря все, - вздохнула  она, а потом вспомнила еще: - И по РэнТВ про такие  случаи рассказывали, помню...

-  У вас тут есть телевизор? – огляделась я  внимательнее, и увидела –  на самом конце стола  у стены стоял объемный ящик старого образца, аккуратно накрытый  белой  салфеткой, обшитой  кружевом ручной работы.   Такой же любовно вышитой тряпочкой накрывала подушки, сложенные горкой, моя бабушка.  Великое дело – памятные ассоциации.  Пахнуло теплыми воспоминаниями из детства, согрело, и даже дом этот стал казаться роднее, потому что глаз подмечал многие детали из разряда знакомых.  Наверное, все дело  в том, что баба Маня и моя бабушка были почти ровесницами.

-  Не знаю даже – как спать буду? – жаловалась я ей,  с надеждой глядя в выцветшие голубые глаза: - Не хочется подсаживаться на таблетки.   А  может,  по-ведьмовски почистите мне  память, а?  Ага! –  рассмеялась, хлопнув себя по лбу: