Почтальон, рейян Марек, уже окончательно пришел в себя и теперь с горечью вздыхал, глядя в одну точку.

– Как он? – спросил Глеб у виталиста.

– Лучше, – сухо ответил медик. – Сильнейшее потрясение. Да и возраст.

– Рейян Марек? – позвал Ковальский, присаживаясь в кресло. – Я могу задать вам несколько вопросов?

Почтальон перевел взгляд на следователя и коротко кивнул.

– Он сейчас под действием успокаивающих чар, – объяснил поведение мужчины виталист, – но в полном сознании. Просто реакции немного заторможенны.

– Ладно, – кивнул Глеб и заговорил уже громче: – Рейян Марек, расскажите, пожалуйста, как все было.

* * *

Через несколько минут Глеб покинул дом рейяны Мнишек, так и не добившись каких-либо новых сведений о произошедшем. Почтальон чуть трясся, бледнел, вспоминая о теле, перескакивал с одного на другое, но весь его рассказ укладывался в пяток фраз. Марек разносил почту в свое обычное время. Новак всегда покупал подписку на три еженедельных экземпляра местной газеты «Броцлавский вестник» для себя и в аптеку. Почтальон собирался оставить газеты в ящике у двери. Еще издали мужчина заметил свечение и, позабыв о своих обязанностях, направился прямо к аптеке. С порога он увидел разгром, вошел и обнаружил Новака, тело которого не просматривалось через стекло. Марек сразу понял, что аптекарь мертв, так что не стал его трогать, а побежал прочь, придя в себя лишь у двери в соседний дом.

Прикусив изнутри щеку, Глеб вернулся в дом Новаков. Жандармы здесь уже не суетились. Осталось лишь несколько человек, охранявших дом. Несколько прохожих, до этого пылавших интересом к произошедшему, разошлись, и улочка стала почти прежней. Безмятежность нарушали только щиты и постепенно исчезающее свечение. Да в конце улицы мелькала черная форма жандармерии.

Постучав по ладони туфелькой, Ковальский обогнул дом и вошел с черного хода, попав сразу к лестнице на второй этаж в кухне. Постояв немного, он поднялся и заглянул в спальню Клары Новак.

В комнате не было ничего примечательного. Самая обычная спальня молодой особы. На прикроватной тумбочке книга, лента из которой перекочевала в карман Глеба, причудливая массивная лампа из неровных кусочков стекла и металлической проволоки, несколько полок с книгами на противоположной стене. Ковальский подошел ближе, прочитал названия на корешках и присвистнул. Клара Новак интересовалась не только романтическими историями, но и многим другим.

Ветерок скользнул между штор и тронул листы книги, которую читала рейна Новак, привлекая внимание Глеба к кровати. Откинутое одеяло и вмятина на подушке вызывали необъяснимое чувство, что хозяйка комнаты просто вышла на минуту и вот-вот вернется.

– Ты проснулась из-за шума или по какой-то иной причине, – заговорил Глеб, глядя на туфлю. Очень хотелось восстановить цепочку событий до конца. Возможно, так он сможет понять, где искать Клару Новак. – Вскочила. Обулась. Ты не думала, что это кто-то опасный или посторонний, а потому не накинула халат. – Этот предмет одежды сиротливо лежал на стуле у стены. – Сначала заглянула к отцу, собираясь его разбудить. – Глеб вышел из спальни девушки и прошел в спальню рейяна Новака. – Но обнаружила, что он не ночевал дома. И тогда спустилась вниз.

Глеб вздохнул. На ум ничего не приходило.

– Хракс! Стоило спросить рейяну Мнишек о подругах рейны Новак! – вспомнил Глеб, но тут же себя поправил: – Но она может и не знать. Тогда кто может хорошо знать Клару Новак?

– Ты что, сам с собой разговариваешь? – усмехнулся Давидовский, возникая на пороге хозяйской спальни. – И как успехи?

– А у тебя? – спросил Глеб.

– Да как… Опрашиваем жителей, – вздохнул Вольшек. – Ты же знаешь, дело это не быстрое. Тут половина обитателей пожилые люди. Им в лоб не сообщишь, что Новака убили. Ты бы слышал, как причитала одна пожилая рейяна, узнав, что не сможет больше получать какой-то особенный настой аптекаря.

Ковальскому не было дела до страданий какой-то старушки, он вздернул бровь и испытующе уставился на коллегу.

– Ну нету пока ничего! Нету! – развел руки Давидовский. – Мы как можем, Глеб!.. Роем землю как можем.

– Что известно о знакомых Клары Новак? – уточнил Ковальский. – Кто-нибудь называл ее друзей или знакомых, которые могут чем-то помочь?

Вольшек покачал головой и с горечью ответил:

– Не поверишь, но все называют Клару Новак милой и отзывчивой девушкой, но она не слишком болтлива. Говорят, она то и дело ходила на какие-то курсы. Возможно, там у нее и завязались дружеские отношения с кем-нибудь. Ну и гимназия… Уж там-то у нее точно были подруги.

Глеб и сам вспомнил об учебном заведении и сделал себе мысленную пометку обратиться к преподавателям Клары, если девушка не разыщется в следующие сутки.

* * *

Сознание возвращалось урывками. В такие моменты я могла лишь безвольно лежать и вздрагивать, видя перед внутренним взором вспышки-воспоминания.

Вот отец с ужасом смотрит на меня…

Вот Кшиштоф с улыбкой делает ко мне шаг…

В ушах звенит, и я почти не слышу как мольбы отца, так и угрозы незнакомца…

Тело ломит, и я взираю на мужчин с пола. Руки и ноги не подчиняются, перед глазами белым-бело от боли и ужаса. Мне страшно так, как не было страшно никогда прежде.

Отец… Кшиштоф зло шипит, нанося удары по полу чем-то длинным и подвижным. Что это? Хлыст?

Разум раздирает ярость. Меня подбрасывает. Тело движется против воли. Я нападаю и впиваюсь в руку чужака. Зубами? Да, кажется, зубами. Это отчего-то не смущает. Кшиштоф рычит лишь чуть тише меня и отшвыривает с такой силой, что спиной я влетаю в стеллаж.

Темнота… Я слышу голос отца…

– Нет, – хрипит он. – Ты их не получишь.

– Тебе не жаль дочь? – зло усмехается Кшиштоф. – Ах, Казимир, я был лучшего мнения о тебе.

– Я знаю тебя, – едва пробиваясь через гул в моих ушах, говорит отец. – Ты не оставишь нас в живых. Ты не пощадишь мою дочь, даже если я соглашусь. Раз так, то я просто ничего тебе не скажу.

– А твоя Клара? Я ведь просто допрошу ее.

– Она ничего не знает! – расхохотался отец. – Ты ничего не добьешься. Зря ты пришел.

Все кружилось. Только ли перед глазами или вокруг меня тоже? Не знаю.

Потом я бежала. Долго. Подвывала, спотыкалась. Продиралась сквозь какие-то кусты, не узнавая родные улочки. Да и бежала странно, помогая себе руками. В каких-то три прыжка преодолела мост и понеслась дальше, в розовых рассветных сумерках не узнавая дома и улицы, а потом просто ощутила себя в густых зарослях, остро и сладко пахнущих шиповником.

Перед глазами мелькали какие-то пятна, нос свербел от нахлынувшей гаммы запахов, в рот набилась земля, листья и трава. Отплевываясь, я едва не выплюнула желудок, почуяв отвратный привкус ржавчины, резины, гари и прелых листьев. На уши давил странный и непривычный для столь раннего часа гомон. Да и звон не утихал, доводя до исступления.