Самой памятной историей последних лет была зачистка демонического прорыва четырехлетней давности, за которую Ковальский и его коллеги получили премии и медали из рук специально прибывшего из столицы чиновника. В тот день рейян Петшиковский ничего не сказал, хотя его лицо выражало целую гамму эмоций. Не сказал он ничего и через день, когда местная газета вышла с большой статьей, посвященной Броцлавскому управлению и его работникам. И даже когда из столицы прибыл журналист, пожелавший написать статью для толстого «Гаручского еженедельника», шеф жандармов сохранял лицо. Но стоило выйти статье, где его вновь не упомянули, как рейян разродился столь цветистой речью, что на первом этаже с потолка еще неделю сыпалась меловая пыль от потрескавшейся штукатурки. И еще несколько месяцев после этого шеф ежедневно вызывал всех управленцев к себе и делал им настоящий разбор полетов. В магии, как и любой обычный человек, рейян Петшиковский понимал очень и очень мало, так что доставалось парням за что-нибудь мелкое, вроде расточительства или внешнего вида. И объяснения, что журналист сам проигнорировал личность шефа, не уняли яростного пыхтения рейяна Петшиковского.

Сам Глеб бумажки ненавидел, но, за неимением в подчинении отдельного человека для столь нудной работы, с раздражением и мысленными стонами лично брался оформлять все дела. На первом году он пробовал поручать документы заботам Давидовского, но быстро сообразил, что коллега способен без всяких мук совести запихать листочки в папку, по форме заполнив только титульник. Завацкий с подобной работой справлялся гораздо лучше, но настоящим талантом младшего управленца был сбор информации. Если требовалось быстро собрать полные сведения о том или ином человеке, проще было поручить это занятие Влодеку, а не отягощать его подвижную и деятельную натуру сидением над бумагами.

Выходя из казенного самохода, Ковальский с надеждой глянул сквозь узорчатое стекло высоких входных дверей жандармерии. Двери эти установили здесь с полсотни лет назад. Кто-то решил, что стеклянные вставки из обычного и желтого стекла в виде узора ромбиком сделают данное здание более привлекательным для посетителей. Не вышло.

Вскоре после установки к дверям приладили новомодный тогда гномский механизм, захлопывавший створки. С годами пружины в механизме немного проржавели, денег на очистку и смазку дорогостоящей конструкции жалели и шеф, и хозяйственник, а сами двери, наборные, толстые, с латунными литыми ручками, рассохлись и потемнели от времени. В итоге каждому, кто входил в здание, казалось, что он ступает в пасть какого-то древнего монстра, челюсти которого натужно скрипят, будто ветви старого дерева, из самых недр светит желтоватый недобрый огонек, а в спину норовит кто-то пихнуть, чтобы жертва поскорее свалилась в голодное нутро. Именно поэтому выбегали из жандармерии люди гораздо быстрее, чем заходили внутрь, порой даже радуясь тугому механизму дверей, пинавшему их под зад.

Надо сказать, что через парадные двери в жандармерию мало кто входил. Даже сами жандармы предпочитали боковые входы, коих в здании, построенном в виде буквы «П», было целых шесть.

Но Глебу чем-то нравились и эти скрипучие двери, и мутноватое стекло, которое раз в месяц пытался отмыть уборщик, и широкий темноватый холл, пол которого был выложен квадратными серыми плитами. Входя в здание, Ковальский неизменно чувствовал свою причастность к важному и нужному делу, которым занимался, нередко представляя, что не работает в одном из учреждений королевства, а обитает в древнем замке, подобно многим поколениям магов из прошлого. Сейчас уже не осталось ни тех магов, ни замков, которые было бы по карману содержать большинству магических родов, но это не мешало мечтать о подобном.

Через центральный вход было проще всего попасть в правое крыло, где располагалось управление. Официально Ковальский и его товарищи обитали в одиннадцатом кабинете, но в реальности он представлял собой огромный зал, когда-то служивший общей спальней, который при переделке разделили тонкими перегородками из дерева и стекла на несколько отдельных помещений.

Находясь внутри, Глеб вполне мог себе представить, что управление расположено в отдельном здании, а вовсе не является крошечной частью массивного и не слишком живописного строения.

Первое – маленькое – помещение во все времена и при всех управленцах служило чем-то вроде прихожей. Как в доме. Посетители в управлении появлялись редко, а потому спецы не пытались произвести какое-то впечатление и обустроили отведенные им неуютные квадраты первого этажа согласно своему пониманию комфорта.

Тут стояли две рогатые вешалки, сетчатая корзина для зонтов, высокое зеркало с чуть осыпавшейся амальгамой. К стене прибита полка для шляп и перчаток. Нашлось место для шкафа со всевозможной одеждой на все случаи жизни и ящика с обувью.

Второе помещение, самое большое, отдали под общий кабинет, где кряхтели под ворохом бумаг четыре массивных стола, расставленных с конторской четкостью. Стульев и кресел здесь имелось больше, чем нужно, – по какой-то непонятной причине все управленцы норовили перетащить в свои владения понравившийся предмет мебели. Стулья рядами стояли вдоль окон и одной из стен, заменяя магам полки и стеллажи, хотя те в помещении были – шкафы все с той же педантичной четкостью выстроились вдоль стены напротив окон.

Сквозь высокие окна сюда проникало много света, не оставляя пугающих темных углов. Высокие старенькие шкафы с лакированными дверцами (их никто и никогда не пытался закрывать) демонстрировали каждому входящему плотные ряды всевозможных справочников, пособий, исследований магученых – довольно внушительную коллекцию вспомогательной литературы, способной помочь управленцу в расследовании.

Когда Глеб только пришел сюда работать, он немало поразился этой коллекции, которая выглядела не слишком величественно, запертая в шкафах. Но для маленького уездного Броцлава она была поистине внушительной, такой позавидовала бы и библиотека академии, где учился Глеб.

Еще одно маленькое помещение прежде считалось комнатой для отдыха, но уже Ковальский устроил в нем импровизированную кухню. Здесь стоял диван, пара кресел под окном, столик с кухонной утварью, холодильный шкаф и массивная плетеная корзина, принесенная из дому Давидовским, – в нее то и дело попадала какая-нибудь художественная книга или парочка тематических журналов.

За единственной дверью без стеклянной вставки пряталась крохотная ванная комната и туалет.

Улыбнувшись собственным мыслям и представив чашку, над которой поднимается упоительно ароматный парок, Глеб свернул направо и махнул рукой дородному вахтеру, замершему за своей перегородкой. Уже почти чуял вкус кофе на языке и мог представить, как будет не торопясь его пить, глядя на открывающийся из окон вид.

– Старший следователь Ковальский! – встрепенулся вахтер. – Как хорошо, что вы здесь. Начальник собрание созвал. Уже началось! Поспешите!

Глеб не выдержал и застонал вслух.

– Да чтоб его!.. Хракс! Почему именно сейчас? У нас новое дело… Я занят!

Ковальский и сам знал, что все эти отговорки не сработают. Он не может просто развернуться и утопать к себе. Петшиковский обязательно узнает и потом будет долго есть Глебу мозг чайной ложечкой.