– Психо… А, понимаю. Психологическая патологоанатомия…Хорошенького же вы мнения обо мне! А впрочем, вы где-то и как-то правы. Всеписатели в той или иной степени – психоаналитики и патологоанатомы в одномфлаконе… Но Бог с нами, с черными воронами. А наши с вами дальнейшие действиявсе же каковы? Будем представляться?

– Видимо, да, придется… А вы не боитесь, что Галка васпобьет? Или, что еще хуже, на смех поднимет?

– Слушайте, Алексей, вам не стыдно, а? Мы с вами боевыетоварищи, конечно, но я все-таки женщина… И, знаете, несмотря на мой преклонныйвозраст, довольно красивая женщина. Во всяком случае, многие мне это говорили иговорят. А если вы думаете иначе, какого черта было заваривать эту историю? Впринципе, еще не поздно все послать сами знаете куда. В шапку с ушами!

– Не понял…

– В одном из писем Вяземскому насчет женитьбы БоратынскогоПушкин назвал жену чем-то вроде законной шапки с ушами. Понятно теперь?

– Мать честная… Крепко сказано. Слушайте, есть такое слово…забыл… ну, которое удобочитаемый синоним какой-нибудь непристойности… Эхо… эфа…

– Эхо в лесу или в горах отвечает, а эфа – змея, в пустыняхобитает, очень ядовитая. То слово, которое вы забыли, называется эвфемизм. Да,вы совершенно правы, шапка с ушами – именно что гениальный эвфемизм дляобозначения того самого места, куда я предлагаю послать наш с вами уговор осовместной деятельности. В конце концов, никаких учредительных документов осоздании псевдобрачного союза «Алексей плюс Алена инкорпорейтед лимитед» мы неподписывали. Так какие могут быть проблемы?

– Да ради Бога, Алена, что это вы так раскипятились? Ясовершенно не хотел вас обидеть!

– Хотели, не хотели… Ладно, я не сержусь. Я понимаю, чтотакое мужское эго и как оно искрит, если начинает зависеть от помощи женщины.

– Ладно, хватит переливать из пустого в порожнее, ходитьвокруг да около. Когда вы сможете к нам приехать?

– А когда пригласите… Скажем, вечер вторника у менясвободен.

– Хорошо, ориентируемся на вторник. Я сегодня же уточню, какработает Ванька, Галин жених. Единственное, что может нам помешать, – если онокажется занят. Хотя, думаю, Иван уже освободил себе этот вечер.

– Почему? Неужели ваш будущий зять провидец и раньше нас свами знал, когда произойдет наше знакомство?

– Никакой он не провидец. Просто во вторник… А скажите, выэтот вечер спонтанно назвали, ни с того ни с сего, или по какой-то особойпричине?

– Так просто, потому что он у меня свободен. А что?

– День рождения у меня во вторник, вот что. А может, вы уЛьва Ивановича заранее кое-что обо мне вызнали, а, Алена?

– Спросите у него, вызнавала я или нет. Не более чемсовпадение, клянусь!

– Хорошо, тогда я вам еще позвоню насчет конкретноговремени, буквально завтра. Договорились? Мобильный свой вы мне давали… Да, вотон, на вашей визитке. Ну, тогда до звонка?

– До звонка!

Москва – Нижний Новгород, 1880 год,

из писем Антонины Карамзиной

«Николашечка, вот и я, тебе пишу. Здравствуй, братец! Как тытам? Впрочем, прости, оставлю обязательные вопросы о житье-бытье, о нем мы ипри встрече поговорить можем. А сейчас… Ну, ты уже понял, что раз получил этописьмо, значит, мне удалось… Мне удалось, удалось! Он захотел меня выслушать!

Но ты просто представить себе не можешь, сколько сил мнепотребовалось, чтобы до него добраться, к нему прорваться и склонить его наразговор! А теперь такое ощущение, что получилось все как бы само собой. Честноговоря, я думала – он такой суровый, такой сдержанный человек, совершенночуждый всякой дешевой галантерейности. Нет, нет, конечно, это не те слова, ядаже готова их вымарать сейчас! Скорее тут можно вести речь о галантности. Ядумала, мой дурацкий курносый носик и легкомысленные кудряшки только испортятвсе дело, а потому для первой встречи вырядилась самым суровым образом. Ты ипредставить себе не можешь, какова я была! Видел бы ты мой шапокляк… моепенсне… видел бы жакетку… по сути, это был сюртук одного из моих московскихприятелей-художников… Сам он предпочитает носить этакую блузу, бархатную,весьма авантажную, а также бархатный бэрэт на неистовых соломенных кудрях… Ацивильную, презираемую одежду ссудил по доброте душевной одной твоей знакомойавантюрьерке.

Это они меня так здесь называют – авантюрьерка. Как видишь,по их мнению, я даже до названия авантюристки еще не доросла, так, подвизаюсьгде-то в приготовишках… Теперь-то они все прикусили языки, ехидны!

Ну вот, короче говоря и говоря короче, приятели моимосковские таскали меня за собой в академические классы, где можно былоповстречать В.М., таскали, и даже порою удавалось издали его увидать, однаковокруг него немедленно возникал такой круговорот человеческий, что ни в сказкесказать, ни пером написать, ни сквозь сии пенистые волны пробиться. Как-то разя все же успела, наглости набралась – пискнула тонким голосишком, мол, имею чтопредложить для воплощения вашего нового замысла, мэтр! Да где там, он меня неслышал… Хотя нет, слышал: бросил взгляд мимолетный, этак брезгливо (вот текрест, Николашка, не лгу, разрази меня гром!) поморщился, завидя мой шляпедрон,– и отворотился поскорей в сторону.

Ты, конечно, сказал бы, что всякая нормальная женщина намоем месте немедленно поняла бы, в чем дело. Но ведь я – не нормальная женщина,я сумасшедшая, я книжный червь с бантиком, как ты меня называл… Словом, до менядаже не дошло, в чем моя ошибка! И неизвестно, сколько времени я еще зря даромпотратила бы, когда бы не случай. И это свидетельство того, что я права, права,целых сто раз права была в своей настойчивости, коли Провидение мне помогло,пусть и при обстоятельствах самых неожиданных!