– Вот что, Петр Викентьевич, перегородки здесь тонкие,если вам вдруг что-то покажется странным или подозрительным, постучите в стену,и без стеснений. Договорились?

– Честное слово, мне очень стыдно. Это как-то совсем непо-мужски.

– А вы наплюйте и помните, что я на работе.

– Значит, вы тоже заметили? – перешел он на шепот,нервно косясь на дверь.

– Что заметила? – нахмурилась я.

– Что-то назревает. Некоторая напряженность…

– Напряженность, пожалуй, присутствует, –согласилась я, чтобы не разочаровывать его. – Если хотите, можете ночеватьздесь.

– Спасибо, – растерялся он. – Я и так злоупот­ребляювашей добротой.

Петр неловко попятился и вышел из каюты. Я поднялась и заперлаза ним дверь, легла и попы­талась уснуть. Кондиционер шумел, окно было за­крыто,но в каюту доносились голоса с палубы. Зна­чит, еще не разошлись. Я честнопопыталась уснуть. За перегородкой ворочался Петр, похоже, тоже не спал. Черезчас мне стало ясно, что уснуть не удастся.

Я поднялась, решив закурить, делать этого в каюте нехотелось. Я вышла, набросив халат на плечи. С кормы доносились пьяные голоса. Янемного про­шлась и осторожно выглянула, надеясь, что меня не увидят. В светекитайского фонаря я разглядела Анну, которая казалась почти трезвой, Веру сбока­лом в руках, а рядом с ними Лапшина и Никифоро­ва. Значит, Лапшин покинулжену и решил продол­жить веселье. Анна что-то сказала, и все четверо дружнозахохотали.

– Тише, – шикнула Вера, – мы мешаем людямспать.

– В такую ночь спать грех, – сказал Никифо­ров,понижая голос.

Они заговорили шепотом, я прошла на нос ях­ты, сквозь стеклоувидела одного из мачо; он нес вахту. Закурила и тут же пожалела об этом.

– Выкуренная на ночь сигарета – верная доро­га краннему старению, – глубокомысленно изрек­ла я, выбросила сигарету за борти немного постоя­ла, пялясь на звезды. Из головы не шли слова Анны. Любопытно,что она имела в виду? Похоже, девуш­ка собралась замуж. За одного изприсутствующих? Тогда угрозы довольно бестолковы. Если же она имела в видукого-то другого, не понятен ее интерес к Райзману. “Пьяный бред”, – решилая в конце кон­цов и отправилась спать. Очень скоро выяснилось, что уснуть так ине удастся, и я, закинув руки за го­лову, предалась праздным мыслям.

В три часа ночи никакие мысли не радуют. Злясь на себя зато, что согласилась на эту поездку, я по­думала, что не худо бы выпитьчего-нибудь покреп­че, авось и усну. Но подниматься на палубу не хоте­лось,зачем портить людям вечер?

Голоса стихли, но не похоже, что народ разо­шелся по каютам,я бы услышала. Тут скрипнула дверь, кто-то очень быстро прошел по коридору, ивновь воцарилась тишина. Петр громко всхрапнул, слава богу, хоть он спит,значит, на палубу вышел либо Райзман, либо Лера. Наверное, Лера. Должно быть,тоже не спится. Вряд ли ей по нраву поведение мужа. Хотя ничегопредосудительного он не сделал. Это я так думаю, а что думает она, мненеведомо. Я все-таки поднялась. Выпивка должна быть в ка­ют-компании, туда я инаправилась. Дверь была от­перта, я вошла, включила свет и с удивлением обна­ружилаТамару Ивановну, спящую на диване. Я-то была уверена, что она занимаетсвободную каюту. Впрочем, с ее габаритами в кают-компании удобней. Я торопливовыключила свет, пока женщина не проснулась, и вышла. О выпивке придется забыть.Я как раз стояла рядом с каютой Лапшиных, напротив была свободная. Не зная,зачем я это делаю, я нажала ручку свободной каюты, дверь открылась. Она былапуста. Странное дело, меня вдруг тоже посетило предчувствие. И вместо того,чтобы уйти, я включила свет и огляделась. Каюта – точная копия моей. Но что-тонасторожило… запах. Ну, конечно. Пахло крепким мужским потом. “Давай безфантазий, – сказала я себе. – Здесь душно, воздух спер­тый, потомучто кондиционер отключен. К тому же здесь могли отдыхать мачо. Может,кондиционер не работает?”

Кондиционер работал, в этом я могла убедиться, торопливовыключила его и покинули каюту. В этот момент яхта дала крен вправо, я неудержала дверь, и она захлопнулась со страшным грохотом.

– Вот черт, – пробормотала я с досадой.

– Гена, – позвал из-за двери сонный голос, –это ты?

– Это я, извини, дверь неловко закрыла. Спо­койнойночи.

– Спокойной ночи, – ответила Лера, а я, до­садливоморщась, пошла по коридору. Возле каюты Петра прислушалась, он что-топробормотал во сне, надеюсь, я его не напугала.

Вместо того чтобы идти к себе, я вновь подня­лась на палубуи едва не столкнулась с Лапшиным, нетвердо ступая, он шел к трапу.

– Завтра головная боль мне обеспечена, – по­жаловалсяон неизвестно кому, поскользнулся на ступеньках и едва не упал. – Да чтоза черт!

– Осторожно, – услышала я голос Леры и, вы­глянув,увидела, что она стоит в дверях своей каю­ты. – Я тебе помогу.

– Вы когда угомонитесь? – подал голос Райз­ман.

– Молчу, молчу, – пробормотал Лапшин.

Так Райзман каюты не покидал? Выходит, я на­путала?

Теперь и фонарики на палубе не горели, но небо уже серело навостоке.

– Ты идешь или нет? – спросила Вера подругу,держась за руку Никифорова.

– Посижу пять минут.

– Ну, как знаешь.

Они пошли к трапу, Никифорор взглянул на меня, но заметилили нет, не знаю. Я направилась на нос яхты, не желая встречаться с Анной, онасиде­ла в шезлонге, держа в руках бокал. А на меня сни­зошло умиротворение.Опершись на перила, смот­рела в темную воду и думала о том, что жизнь прекрас­на.Не часто меня посещают такие мысли, оттого я порадовалась и уходить несобиралась.

Минут через десять я услышала плеск, будто что-то тяжелоеупало за борт. “Вдруг Анна свали­лась? – нахмурилась я. – А что, любоваласьрекой, как я, и… Чепуха”. Я пробовала отвлечься от этой мысли, но не тут-тобыло.

Постояв еще немного, я все-таки отправилась на корму. Впредутреннем свете женская фигура в шезлонге была отчетливо видна. “Ну,вот, – поду­мала я с некоторой обидой. – Никуда она не свали­лась. Похоже,дамочка уснула”. У трапа я еще раз взглянула на Анну, без всякого к томужелания, и вдруг замерла. Мне не понравилось, как она сидит. Откинутая рукаслишком неподвижна, даже для спя­щего человека.

Я направилась к ней, сердце вдруг забилось с бешенойскоростью, вот тебе и предчувствие. Анна полулежала в шезлонге, глаза открыты,волосы всклочены, на шее от уха до уха страшная рана, удар был чудовищной силы.Ей перерезали горло.