Краснею еще больше. Вообще, Виктор прав, но есть одно огромное «но».

— Но ипотеку за квартиру платишь ты! — озвучивает то самое «но» моя золовка.

— Все равно, у Кристины есть доля в этой квартире, чего ты Надя развозмущалась? Свою сестру я под мост должен по-твоему отправить жить?

— Надь. — тихо подаю я голос, — Я вас не стесню. Я работаю с утра до вечера, в ваши комнаты лезть не буду. Поживу пока, а там решу, что и как.

— Работает она с утра до вечера, — все никак не уймется мегера, — а будешь приходить на все готовое? Нет уж! Составим график уборки и готовки! И за детьми присматривать будешь!

— Хорошо. — покорно соглашаюсь я.

Во-первых, у меня нет особо выбора. А помогать готовить и убирать я собиралась и сама, безо всяких условий.

МИХАИЛ ВОРОНОВ

Овечкину выписали из больницы, и она уже должна быть на работе в офисе. Это не должно меня волновать, но я с утра сам не свой. Отчего-то это меня и волнует, и трогает.

Еще секретарша жестко тупит и раздражает меня неимоверно. У нас командировка в Сочи на носу, а лететь с ней в качестве помощницы нет никакого желания. Надо ее менять. Она не справляется со своими обязанностями.

Вот и сейчас гляжу в ее отчет и тихо охереваю. Ну как можно быть такой раздолбайкой?!

— Татьяна! — рычу на весь кабинет.

— Да, Михаил Захарович! — обморочным голом интересуется прискакавшая секретарша.

— Это что такое! — тычу я пальцем в отчет так, что прорываю бумагу от злости, — почему я невооруженным взглядом вижу, что тут ошибка?!

Таня вздрагивает, белеет, глаза ее наполняются слезами.

Брр ненавижу женские слезы!

— Я сейчас все исправлю Михаил Захарович, не пойму, как так вышло…

— Замолчи! — ору я, — Забери эту хрень и переделай!

Как не запускаю в нее чашкой отвратительного кофе, что она мне приготовила ранее, не понимаю.

Сдерживаюсь из последних сил. Ну почему все бабы такие идиотки? Поголовно просто!

И где эта Овечкина?! Почему я ее не вижу?!

Так, надо пройтись, пока не убил Татьяну и Кристину заодно.

Выхожу в приемную. У Тани в глазах такой испуг, будто ее сейчас инфаркт хватит. Ее пальцы зависают над клавиатурой. Я морщусь еще больше и пересекаю приемную, чтобы выйти в коридор.

Спускаюсь на этаж ниже, в бухгалтерию. Увижусь с Пузырем, обсудим с ним предстоящую командировку. Можно было бы конечно вызвать его к себе, но… да. Хочу удостовериться, что Овечкина вышла на работу и сидит на своем месте. Я не видел эту упрямую дурочку неделю, и это было ужасное время.

Перед бухгалтерий стоит гудеж, свойственный женским коллективам: их же хлебом не корми — дай лишь поинтересоваться чужой жизнью: кто с кем за выходные переспал, кто кому изменил, и т д…

Снова морщусь. Тянет поправить волосы и галстук. Хм… раньше я был более уверен в своей внешности. Вхожу. Все разговоры умолкают как по мановению палочки. Шесть пар густо намазюканных глаз смотрит на меня с ужасом. А где седьмая? Та самая, ради которой я припер сюда?

Место Овечкиной у живописного окна с тучами пустует. Отсутствует ее сумка, верхняя одежда и прочее. Это что за новости? Куда она подевалась?

— Здравствуйте, Михаил Захарович! — отмирают женщины, я же приветствую их сквозь зубы, захожу к Пузырю.

Гаврила, развалившийся было в кресле, вмиг подбирается и подскакивает на свои короткие толстые ножки.

В этот момент в окне сверкает молния, и я понимаю, как низко нависли тучи над столицей. Вот почему у меня башка так болит с утра! И причина в этом далеко не Овечкина с ее упрямством.

— Доброе утро, Михаил Захарович. На счет Сочи я вот что полагаю…

— Где Овечкина? — неожиданно даже для себя выпаливаю я.

— Э… — теряется от неожиданности главбух. — Я отправил ее в «Лухи»*.

* — название выдумано автором. Все совпадения случайны.

Лухи — это наш строительный проект, стройка отеля за чертой города.

— За каким хером ты ее туда отправил? — изгибаю я бровь.

— Там у них оргтехника полетела, а зарплаты работягам платить надо. Вот я ее с бумажками туда послал.

У меня внутри все закипает с новой силой. Лухи — дыра еще та. Там настоящий котлован, ямы, кирпичи, полуметровые гвозди. А она беременная и неуклюжая. Свалится еще в яму какую, шею себе свернет, а мне отвечать за это.

— Почему ее послал? — рычу я.

— Дык она неделю на больничном отдыхала, я посчитал это справедливым. — усмехается Пузырь.

— Машину ей хоть выделил? — смотрю я на то, как высокие деревья гнет к земле ураганом.

— Неа. На метро доедет. Ничего с ней не случится.

Млять! — скрежетают мои зубы от злости. Ну почему все вокруг настолько тупые! Тотально тупые!!!

— Не смей больше ее отправлять никуда! — приказываю я.

— Хорошо, Михаил Захарович, — смотрит на меня с подозрением Пузырь, — Я вас понял.

Понял он меня. Я сам себя ни хрена не понимаю, а он понял!

Перетерев с Пузырем по поводу сочи, возвращаюсь к себе в кабинет. За окном льет как из ведра.

Млять!!!

— Михаил Захарович, — боязливо зовет меня заглянувшая секретарша. — Я переделала все, как вы сказали…

— Вышла отсюда! — рявкаю я.

Таня ойкает, и отскакивает от дверей.

Там на стройке сейчас все превратится в глиняное месиво. Я гляжу на потоки воды, низвергающиеся с неба, а сам явственно представляю себе эту неуклюжую Овечкину. Как она перепрыгивает через камни, колдобины и щебень, поскальзывается на этом самом щебне и летит вниз тупой башкой в котлован. Ломает себе ноги, руки, шею… теряет ребенка и… Стоп. Я не поеду за ней! Не поеду, сказал!

КРИСТИНА

Выхожу из метро. Утро пасмурное и темное. Льет как из ведра! А я как на зло в светлых балетках, юбке до колена и светлой блузке. Зонтик не брала — с утра светило солнышко, а в прогноз я не глядела. Мой весенний плащ вымокает до нитки, пока я бегу в сторону остановки маршрутки.

А все этот Гэгэ, будь он не ладен! Не успела я на работу выйти с больничного, как он сходу отправил меня в Лухи. И повод такой — наитупейший. Такое чувство, что Пузырев просто мстит мне. Хотя я не могу понять, за что именно. Похоже, что он, как и Воронов, просто ненавидят меня по факту моего существования.

При мысли о Воронове мне становится еще больше не по себе. Он угрожал мне. Орал в больнице. Требовал избавиться от ребенка. А ну как вправду за решетку засадит, у него ведь связи! Адвокаты! Деньги! Вот стыдобища будет! Особенно перед братом и его Надей.