– Пес его знает. Смурной какой-то. Глазами так изыркает, а в лицо не смотрит…

– Что его, собственно, интересовало?

– Как что? С кем она живет…

– А почему его это интересует, не объяснил?

– Нет.

– Вам не показалось это подозрительным?

Лицо Серафимы Ивановны окаменело, она устремила невидящийвзгляд куда-то поверх моей головы и замерла.

Я опять вздохнула, но уже не пыталась обойти ее, терпеливо ожидаяответа.

– А чего такого-то? – наконец очнулась СерафимаИвановна. – Спросил, в какой квартире Юля Пучкова живет. На улице к намподошел, когда мы с соседкой гуляли. Я сказала, в какой, а он спросил: «Онаодна живет?» Ну, я и ответила.

– Как парень выглядел?

– Обыкновенно, – пожала она плечами. – Ядумала – ухажер ее новый.

– Кепка на нем была? Надвинута на самые глаза? Иборода?

– Точно, – Серафима Ивановна приложила руку кгруди, сверля меня взглядом. – Знакомый, что ли?

– Нет. Просто вчера по телевизору передавали приметыодного из квартирных воров. В кепке и с бородой.

– Господи… – Серафиму Ивановну шатнуло, и я пожалела освоей шутке, испугавшись, что она в избытке чувств рухнет на меня и непременнораздавит. – Неужто правда?

Тут над головой я услышала шаги, а потом и Юлькин голос:

– Лизавета, куда ты пропала? На Серафиму нарвалась?

– Здравствуй, Юленька, – задрав голову, пропелаСерафима Ивановна. – А мы тут стоим, разговариваем.

Она торопливо посторонилась, и я стала подниматься по лестнице.Неприятный холодок не проходил. Несмотря на мои недавние утверждения,неизвестный парень Костиком никак быть не мог, маловероятно, чтобы глазастаяСерафима его не узнала, даже если он обзавелся бутафорской бородой. И зачем емуприставать к ней с вопросами и вообще идти сюда? Допустим, он хотел узнать, непосещает ли кто Юльку, но ему достаточно позвонить Серафиме по телефону, та нарадостях все выложит, да еще и присочинит. Значит, это был кто-то из егоприятелей. Самому Косте являться сюда неловко, вот он и подослал этого типа.Судя по описанию, тот же парень спрашивал Пучкову в редакции…

Юлька стояла на лестнице и наблюдала за тем, как яподнимаюсь.

– Повезло? – спросила она, имея в виду Серафиму. Якивнула. – Я в окно видела, как ты подъехала. И вдруг пропала куда-то.Думаю, не иначе как на соседку нарвалась, пошла выручать.

Я размышляла, стоит ли ей говорить о парне, что приставал кСерафиме с вопросами, и решила не спешить. Юлька и без того здорово нервничает.

– Заходи, – сказала она, распахивая дверь. Явошла, сбросила туфли и повесила сумку.

Юлька устроилась на диване, поджав под себя ноги и положивна колени диванную подушку. Лицо ее казалось усталым, она разглядывала своиногти, не торопясь заводить разговор. Страха в ней не чувствовалось, скореебеспокойство. Я села рядом и положила руку на ее ладонь.

– Значит, он назначил встречу?

– Ага. Назначил. Миленькое местечко, правда? И времясамое подходящее.

– Подходящее для чего? – уточнила я.

– Для всякой чертовщины, – вздохнула она.

– При чем здесь чертовщина? – возмутиласья. – Тебя запугивают. Только идиот пойдет ночью на кладбище… Это глупаяшутка, – заключила я.

Юлька молчала, и от ее молчания мне сделалось не по себе.Мне легко говорить, а что должна чувствовать подруга, которой приходят эсэмэскис предложением встретиться на кладбище? Юлька перевела взгляд на часы, а явозвысила голос:

– Не вздумай. Это просто глупо. И опасно. Стукнут тебячем-нибудь тяжелым и сумку отберут.

– Сумку можно дома оставить, – с усмешкой ответилаона.

– Да при чем тут сумка, скажи на милость, чего ты ждешьот этой встречи? То есть я хочу сказать, зачем туда идти, ведь ясно, что никтоне придет. Это розыгрыш.

– А если нет? – пытливо взглянув на меня, спросилаЮлька. – Если придет?

– Кто? – растерялась я.

– Этот человек. Вдруг он…

– Вот только этого не надо, – перебила я. –Выброси из головы это тайное общество. Ты его сама придумала, или забыла? Сама.Его нет и быть не может.

– По-твоему, это Костик? – сказала Юлька сулыбкой, которая вызвала у меня смятение. – Тогда чего бояться? Постоюнемного у монумента, а он порадуется.

– Я не против постоять, только не в такое время.Костику следовало бы подумать: а что, если мы нарвемся на кладбище накаких-нибудь малоприятных типов?

– Мы? – спросила Юлька.

– Одну я тебя не отпущу, – буркнула я. – Аидти не хочу. Боюсь. Я вообще на кладбище чувствую себя… неуютно. А тащитьсятуда ночью… полный бред.

– Тогда оставайся. – И, не дождавшись моихвозражений, она продолжила: – Монумент стоит напротив центрального входа, тамфонари должны гореть, и с дороги его хорошо видно. Если меня кто-то будетждать… – Она замолчала и добавила твердо: – Не вижу ничего опасного.

– Хорошо, – с тяжелым сердцем согласиласья. – Поедем. Представляю, какими дурами мы себя почувствуем и как будетпотешаться наш «шутник», когда увидит, как мы мечемся возле монумента.

– Если он придет, мы его увидим.

– Как бы не так. Он где-нибудь спрячется, а когда емунадоест потешаться над нами, незаметно уйдет. Там с одной стороны нет стены, идома стоят вплотную к кладбищу. Шмыгнул во двор – и только его и видели. Давайпозвоним Володе, – без перехода предложила я. – Все-таки с мужчинойбудет спокойнее.

– И что мы ему скажем?

– То и скажем. Что тебя донимает какой-то шутник.

– Увидев Володьку, он не появится.

– Он и так не появится.

– У меня нет ни малейшего желания слушать Вовкиныиздевки, – отмахнулась Юлька. – Мне и твоих за глаза хватает. А потомтебе придется придумывать, как от него отделаться.

Это подействовало, я махнула рукой и более о Володе невспоминала.

Мы дружно перевели взгляд на часы.