— Зови меня Джан! Фамилия не наша, но она дороже, чем ты думаешь.

— Какой бред ты несешь? Истинный Джан так бы не поступил.

— Он бы не поборолся за право существовать?

— Он бы не предал друга. Должен быть иной способ выбраться отсюда.

— Если так посмотреть, то я не предал Финна, а спас. Узнав, что его ждет после пробуждения, он бы совершил самоубийство. Да! Не удивляйся. Я помню все, как двойник Зена. Жизнь, которая ждет победителя, не для слабаков. У меня крепкий характер, во мне бурлит жизнь, и я готов вернуться назад, вне зависимости от поджидающих невзгод. А вот ты слаб, Веро, слаб не физически, а духом, и сейчас я это докажу!

В очередной раз он набросился на меня, словно зверь. Ослепленный желанием выжить, Аскук сражался чересчур смело. В нем наблюдалось отсутствие страха, что, в свою очередь, устрашало меня, и заставляло осторожничать в бою. Бесстрашие — особенность его характера.

Страх, который оберегает нас от опасностей, является одним из фундаментальных чувств. Чем меньше страха, тем больше уверенности. Вместе с уверенностью возрастает и шанс нарваться на неприятности. Как раз в ту пору я осознал, в чем его слабость, и в чем моя сила.

— Бьешься хуже девчонки! — язвительно подметил я, увернувшись от удара.

— Не зли меня, Веро. Для тебя это плохо кончится.

— Однорукий Зен тебя бы за две минуты уделал, не будь меня рядом.

— Да кем ты себя возомнил? — тон голоса дал понять степень его раздраженности.

— Только и умеешь, что убивать беспомощных. Парня в магазине зарезал сзади, тут лежащего Финна добил. А когда противник лицом к тебе, ты сам становишься беспомощен.

— Замолчи, ублюдок! — злобно закричал он.

— Ты трус, Аскук. Жалкий трус, который сумеет убить меня, лишь в случаи, если подберется сзади!

— Я не тру-у-ус! — орал он во весь голос — Я не тру-у-ус! — в гневе Аскук принялся безостановочно махать ножом, пытаясь хоть единожды задеть меня.

Этого я и добивался. Он вышел из себя, действуя более безрассудно. Снова кинувшись вперед, он потерял равновесие и слишком сильно завалился при неудачном замахе. В тот момент вся правая часть его корпуса осталась беззащитна, вследствие чего приняла на себя мощнейший удар ножом. Аскук будто не почувствовал и прыгнул всем телом на меня, свалив на газон. Своей тяжестью он давил на нож, желая пронзить им мое сердце. Я крепко держал его руки, но с каждой секундой нож приближался к груди все быстрее. И когда удерживать стало невозможно, я отклонил острие в сторону и резко отпустил. Нож Аскука воткнулся в землю, а он обессиленный упал рядом со мной. Встав на ноги, я отступил на пару шагов и ничуть не спешил подходить к нему, несмотря на то, что от кровопотери он медленно отходил в мир иной.

— Да уж… а мне казалось, будто море по колено. — прошептал он хриплым голосом, одновременно вытирая кровь с лица. — Как там тот поэт писал?

Но дружбы нет и той меж нами.

Все предрассудки истребя,

Мы почитаем всех нулями,

А единицами — себя.

— Тебя ослепила ярость и уверенность.

— Меня ослепила надежда. Надежда, что я смогу вернуться и продолжить жизнь, вопреки всей горечи, которую она принесла. Мой тебе совет: вернувшись в мир, не надейся. За надеждой всегда последует разочарование.

— Ты правда все помнишь?

— К сожалению или к счастью, да.

— И что же?

— Добей меня и узнаешь сам.

— Не стану.

— Давай! Бог любит троицу. Разве я не заслужил?

— У него и спросишь!

— Тогда сделай, одолжение — подай мой нож.

Аскук не был в силах двигаться, поэтому я смело бросил ему свой. Он еле заметно кивнул головой и застыл, остановив взгляд на ноже.

— Ты ведь меня намеренно вывел из себя? Признаюсь, я повелся, как последний идиот. А ведь я был близок… так близок. Легче проиграть в самом начале, чем, когда находился в одном шаге от победы. Серебро не медаль. Либо Золото, либо ничего. Такой уж я. Запомни меня таким, Веро. Запомни и прости!

Не успел я ответить, как он пробил себе в сердце дыру. Мне чужда подобная смелость. Только поистине сильный духом человек способен собственноручно лишить себя жизни. Ненависть к Аскук уступила место уважению, но поступок его не забылся.

В одну секунду печаль и скорбь, которые копились во мне с момента смерти Финна, вернее, с самого первого дня, вылились наружу. Стоя на коленях, в окружении сотни трупов, я рыдал, не понимая, куда мне теперь идти и что делать. Чувство одиночества, накрывавшее меня не раз, вернулось с еще большей силой, ведь сейчас я поистине одинок.

Я надеялся, что Зен был прав, и скоро этот кошмар закончиться. Однако уже пол часа, как я сидел в тупом оцепенении, а вокруг не происходило ничего. В голову лезли шальные мысли. Чем усерднее я пытался их отгонять, тем навязчивее они становились. Под конец одна из них взяла надо мной верх, заставив тянуться к ножу. На сопротивление не осталось сил, да и не сказать, что я был категорически против, учитывая лживость теории последнего. Но хватит ли мне смелости? Вот в чем вопрос.

В конце концов мне удалось решиться. Руки держались наготове и ожидали лишь команды. Закрыв глаза, я вдохнул последний раз, приготовившись повторить подвиг Аскука, как вдруг солнце засияло с силой, которой по сей день не сияло ни разу. Свет усиливался с каждой секундой, и даже с закрытыми глазами он окрашивал все в белый иней. Неожиданно голова стала кружиться, а сердце биться медленнее. Я ощутил близость смерти. Впервые за год меня посетило спокойствие, и впервые за год мне с облегчением удалось сказать: «Вот она, свобода!»

Глава XV

Исход

И какого же было мое разочарование, когда глаза открылись вновь. Я только успел настроиться на то, что это конец пути, логичное завершение нелогичной истории, железный эпилог. А жизнь снова не пожелала меня отпустить.

Но присмотревшись, я осознал, что нахожусь не на стадионе. Меня, лежащего на больничной койке, окружали белые стены. Неужели Зен был прав? Неужели я вернулся? Неожиданно желание жить, опять посетило меня. Очнись я на стадионе, то, несомненно, доделал бы начатое.

Вероятно, эпизод в полицейском участке был иллюзией. Я находился в какой-то больнице, к большому удивлению со связанными руками. Их натянули ремнями, от которых никак не получалось избавиться. Не потому, что натянули сильно, а потому, что я