не мог двигаться. Чувства не пропали, нет. Просто мышцы, казалось, никак не реагировали на команды. Мои способности заканчивались на моргании, дыхании и шевелении губами.

В коридоре послышались шаги, дверь открылась и в палату вошла молодая медсестра. В руках она держала приборы для бритья. Посмотрев в мою сторону, она от страха выронила их наземь.

— Невозможно! — выкрикнула девушка и выбежала обратно в коридор. — Он очнулся, вызовите Хадсона, он очнулся!

Через две минуты в палату вошел какой-то врач, по-видимому, тот самый Хадсон.

— Так это не шутка! — вымолвил он, увидев мои широко открытые глаза.

— Где я? Что со мной случилось? — спросил я, невнятно. Мне было тяжело говорить.

— Постарайтесь не волноваться и расслабьтесь, прошу вас!

— Да я так расслаблен, что не могу двигаться, черт побери! Что со мной? Я почти ничего не помню.

— Вы лежали в коме одиннадцать лет, сержант Андерсон.

— Вы сейчас понизили меня в звании, сменили фамилию с Джана на Андерсон и сказали одиннадцать вместо одного.

— Первое время вы будете все отрицать, но рано или поздно придется принять реальность.

— Жаль вас расстраивать, — подхватила медсестра, — но Джан — фамилия вашей покойной жены.

— Молчи, дура, рано еще! — разозлился доктор.

Я умолк. Меня уже не заботили ни фамилия, ни звание, ни страшная цифра одиннадцать. Я услышал слово «покойная», и в тот же миг по телу пробежала дрожь, а слезы нахлынули рекой, затмив зрение. Я даже не был в состоянии вытереть собственные слезы. Я стал овощем, но и это меня не заботило. На уме вертелась лишь моя Грейс!

— Это розыгрыш? Скажите, что вы меня разыгрываете. Это ведь не правда!

— Увы, нам незачем врать.

— Верните меня назад! — кричал я. — Верните назад. Нет-нет, постойте. Лучше убейте. Задушите подушкой, напичкайте таблетками, да хоть топором голову отрубите. Я не хочу жить!

Вот почему двойник Зена не хотел сюда возвращаться. Надо было прислушаться к Аскуку, уступить ему место. Хотя откуда я знал, что теория последнего верна.

Первые два дня я рыдал без остановки и почти не спал. Медсестра боялась брить меня, так как я уже свободно вертел головой. Вернулись и пальцы, но руки по-прежнему не хотели слушаться. Я жалел лишь о том, что не мог воткнуть кинжал себе в горло.

На третий день, когда я более-менее успокоился, вечером ко мне вошел врач и, сев рядом, заговорил:

— Здравствуйте, сержант Андерсон. Как самочувствие?

— На седьмом небе от счастья!

— Понимаю ваше разочарование. Мир уже не такой, каким вы его помните. Но это не повод сдаваться.

— Не отнимайте свободу, доктор. Усыпите меня. Вам же лучше станет. Посмотрите на мое лицо. Я заснул тридцатипятилетним здоровым мужиком. А проснулся кем? Стариком под пятьдесят с соплями и в подгузнике. Жизнь кактуса не слишком привлекательна, согласитесь.

— Не хочу обвинять, но вы сами виноваты в случившемся.

— Я это сделал с собой?

— Да. Спустя месяц после смерти жены и ребенка, вы выпрыгнули из окна четвертого этажа. Многие говорили, что за этот месяц вы успели сойти с ума и обрести много личностей. Сосед собирался звонить в дурку, но случилось то, что случилось. Сейчас я бы не назвал вас сумасшедшим. Возможно, отрезвить разум помогла кома и последующие провалы в памяти.

— О боже… У меня был ребенок?

— Трехлетний. Вы его не помните?

— У меня был ребенок, у меня был ребенок, — повторял я. — У меня был ребенок.

— Так бывает. Память может вернуться, но, откровенно говоря, на это мало шансов. Мы будем работать еще долго. Учиться заново ходить, писать и даже говорить, поскольку у вас наблюдается легкая дислалия. В общем, попробуем восстановить все поддающееся восстановлению.

— Я не могу даже горевать по нему, потому как не помню его. Не помню даже своих родных, не помню никого, кроме Грейс.

— Родных у вас особо нет. Друзья приходили первые пять лет, затем перестали. Их можно понять. После одного года в коме, мало кто просыпается. А вы дремали целых одиннадцать.

— Родители есть?

— Мать скончалась еще при вас, а отец буквально неделю назад, предварительно успев оплатить два дополнительных года обслуживания в коме и полную процедуру лечения, при случае, если вы проснетесь. Он в вас верил, сержант.

— И снова я один.

— Может попытаетесь вспомнить хоть кого-то? Друг, знакомый, далекий родственник. Разговор с одним из них может здорово помочь нам при восстановлении памяти.

Не всерьез я задумался над Финном и случайно вспомнил Галлахера.

— Стажер из моего участка, Галлахер. Стив Галлахер. Пока помню только Грейс и его.

— Отлично! Я немедля распоряжусь, чтобы Стива пригласили к нам. Надеюсь, он будет не против.

— Зачем все это, док? Вы же знаете: мне не терпится умереть.

— Друг мой, позвольте объяснить. Жизнь — штука непростая. Согласен. Но дайте мне пару недель, и я докажу, что для радости в ней тоже есть место. Ища в жизни несчастье, только его и найдете.

— Вам не удастся меня переубедить, Хадсон.

— К счастью, вам некуда бежать.

С того вечера Хадсон приходил каждый день, проводя все нужные процедуры по восстановлению моих физических показаний, попутно завлекая в разговор, наверняка, для осуществления обещанного. Он работал над памятью тоже, тем не менее ощутимых результатов не наблюдалось.

Несмотря на мое рвение к смерти, я не собирался бунтовать и беспрекословно выполнял, данные мне поручения.

— Вы, кажется, уже не против. — заметил Хадсон.

— Смерть все еще зовет, и пока я не вижу причин отказывать ему.

— Но пытаетесь их найти, верно?

— Сам не знаю. Просто делаю, что вы велите.

— Делайте, делайте, сержант Андерсон, чтобы солнце вновь воссияло над вами.

— Я смогу ходить, док?

— Зависит от рвения. Подняться, после такого удара, поможет только воля. Настоящая сила воли проявляется не в дни побед, а в дни поражений. Хватит ли вам смелости начать все заново?

— Не уверен, стоит ли, раз я потерял смысл жизни?

— Правда в том, что в жизни нет смысла. Мы сами должны отыскать для нас смысл. Не обязательно забывать жену. Найдите другую причины жить, только и всего. Любимое дело, человек, цель, все что угодно. Научитесь подстраиваться. Жизнь нельзя повернуть вспять или остановить. Она идет только вперед и единственное, что нам остается — двигаться с нею вровень.

— Из вас вышел бы отличный оратор.

— В каждом присутствует доля мудрости, но не каждый ею пользуется.

Хадсон вселил в мою душу надежду, корни которой пробились неимоверно глубоко. День за днем я боролся с самим собой, боролся с телом, заставляя его вернуться к жизни, боролся с памятью, вынуждая ее раскрыть