прохода ей не дают… И ещё около часа подобного сочинительства.

Мамка всегда утрирует. Никаких «дней», «ночей» и «проходов» там в помине нет. Я не спорил, потому что знал, что ей всего лишь нужно выговориться. Пообещал попозже раскаяться, и она сразу переключилась.

Потом она придумала, чтобы я ей пел. Просто сидел с ней рядом, наливал стопку и пел ей «Северный ветер тихо ветви колышет», или «А ты опять сегодня не пришла», или «хотя бы Петлюру». В общем, что-то заунывное. Даже без гитары, которую я забыл у Тимониной. В обычные дни она ненавидит, когда я пою. То есть, её это почему-то выбешивает. Только слышит звон гитарных струн — тут же давай верещать и накидывать мне задач всяких. Зато, если к нам приходят гости, или вот в такие минуты, она сама становится моей фанаткой. Начинает либо хвастаться мной, если перед кем-то, либо плакать, если никого чужих рядом. Говорит, что я богом поцелован, и что, когда женюсь и оставлю её, она станет старой, никому не нужной и, естественно, сразу «сдохнет». Это уже я ненавижу. И саму стадию «сдохну», и то, что я якобы такой неблагодарный. Потому что чаще в нашем доме звучит прямо противоположное.

Серёжа, когда ты уже повзрослеешь?.. Когда вы все перестанете тянуть из меня жилы!.. Быстрее бы ты женился уже…

Я даже подумал вернуться к Тимониной. Если не жениться, то хотя бы просто поспать у неё немного. Но, в конечном итоге, вырубился прям за кухонным столом.

В общем, в клуб я завалился не в самом лучшем расположении духа и не слишком-то заряженным на выступление. А там на меня налетела Валерьевна:

— Серёга! Ну, Серёга! — прокричала она истерично, пробегая мимо нас с Труниным. — Я тебя убью!

— Чё такое? — спросил я у Трунина.

— Блин, Сег, ты ж не знаешь ничего… Ты ж вчера, когда ушёл, там такое, сск, было…

— Не томи, умоляю, — зевнул я.

— Короче…

И Трунин обрисовал мне всё в красках. Если отжать воду и мат: у Тимониной в ноуте обнаружились мои фотки, а ещё видео, где мы с Леськой целуемся. Леська об этом, естественно, сразу узнала и, естественно, тут же попёрлась убивать Тимонину. Итого: минус две артистки на сегодняшнем открытии сезона. Плюс дико жаждущая моей крови Валерьевна.

— Серёжа, где инструмент?!

— Я его забыл, Татьяна Валерьевна.

— Бегом за инструментом!!!

Попёрся всё-таки к Тимониной. По пути потух окончательно, потому что в памяти закрутилась вчерашняя встреча с парикмахершей. Всё офигительно. Она меня отбрила.

Пришёл, постучался. Тимонина не сразу, но выползла. Заспанная, но вроде живая.

— Серёжа?..

— Здарова, Тимонина. — Я завалился внутрь. — Гитару дай.

— Сейчас! — Она убежала.

Не знаю, что она там делала, но, устав ждать, я просто съехал по стене на корточки. Закрыл глаза на минутку, упёрся лбом в ладони.

— Серёнечка, что с тобой? Тебе плохо?

— Всё отлично у меня. — Я выпрямился в рост. Обнаружил, что Тимонина переоделась. В какой-то халатик коротенький, чулки и туфли. Я стал ржать. — Тимонина, ты чё, перегрелась? Ты куда так вырядилась?! «Русского» петь в этом собираешься?

Она взяла меня за руку.

— Иди сюда…

— А, не! — упёрся я. — Остынь уже, я сказал тебе, я с тобой не буду…

— Ну, почему?!! — задёргалась она. — Почему ты с Леськой да, а со мной нет?! Чем я тебе, блин, не нравлюсь?!!

— Не нравишься, и всё! Чё ты пристала ко мне?! Отвянь! Вон парней куча, с Труниным мути, он тебя хочет!

— А я его не хочу, я тебя хочу, Серёнечка! — Она снова стала ко мне лезть. — Я тебе обещаю, я ничего от тебя не буду требовать… — Пока я от неё уворачивался, скинула халатик с себя. Осталась в одном белье. — Слышишь? Хоть с другими можешь быть, только ко мне приходи иногда… Ну пожалуйста, солнышко, ну ты же тоже этого хочешь…

— Да Тимонина! — Я оттолкнул её, она чуть не шлёпнулась. Выругался матом, взбесила. — Ты чего, дура совсем?! Ты себя уважаешь, или нет?! Это не смешно уже, я к тебе близко не подойду, если ты ещё хоть раз такое выкинешь! Не трогай меня, поняла?! Я к тебе нормально отношусь, но если ты будешь так дальше…

— Я больше не буду! — завопила она со слезами. — Клянусь, Серёнечка, больше не буду!!! — И вцепилась в меня, как родная, повиснув на шее.

И застыла.

Минута, наверное, прошла. Я немного отдышался. Она тоже прекратила хлюпать.

— Тимонина… Отпускай меня, задушишь… — первым заговорил я. — Гитару давай. Сама собирайся, на концерт идём…

После этого у Тимониной мозги встали на место. Может, временно, не знаю. Но на концерте она вела себя адекватно. Снова прикалывалась что-то, шутила со мной. Я немного опасался её поначалу, но потом постепенно расслабился.

Только на сердце было как-то паршиво. И вместо согласованного с Валерьевной «Музыканта» Никольского я зарядил «С тобой» Макса Иванова. Проорался, выплеснул всё лишнее, народу понравилось.

Парикмахерши среди зрителей, конечно же, не было.

Марина

Я сама не ожидала, что этот разговор с Серёжей так на меня подействует. Меня буквально трясло. Даже когда я дошла, чуть ли не бегом добежала до дома.

Что-то делая на автомате, снимая шлейку с Герды, протирая ей лапы, я видела Серёжины глаза. Его тоску, надежду, обиду, — всё, что, я знаю, навсегда вонзится мне в память. Прорастёт в моём сердце. Пустит там корни.

Мне было больно, я плакала. Старалась держаться, но слёзы сами заструились по лицу. Наверное, это стресс.

Я себя уговаривала, что сделала всё правильно, что так будет лучше для нас обоих. Что лучше сейчас, чем потом. Что потом было бы поздно…

Что я, как более старшая, более мудрая, как ж е н щ и н а, должна была прекратить это. Оборвать, задушить в зачатке зародившуюся между нами «неправильную» симпатию. Даже не симпатию. С моей стороны, что самое ужасное, это что-то большее. Это что-то огромное, неконтролируемое. То, что я однажды не в состоянии буду сдерживать. Меня тянет к нему, тянет безумно. Он объективно самый красивый парень из всех, что я когда-либо знала. Он моя несбывшаяся когда-то мечта. И я уже схожу с ума рядом с ним. Так что же будет дальше?..

А ничего не будет. Мы перестанем видеться. Пересекаться, общаться. Наваждение постепенно схлынет. Пелена перед глазами развеется. И я наконец увижу, что он обыкновенный мальчишка. Незрелый, мечущийся, агрессивный подросток. Да, возможно, внешне симпатичнее многих. Да, возможно, снаружи он и дальше будет мне нравиться. Я буду издалека любоваться им, как красивой картинкой,