— Папа велел землю выбросить. Он сегодня не в духе. Его Евдокия Захаровна расстроила.

— Сам он виноватый, — сказал Петя. — Вы только приехали и не знаете ёе вовсе. Она, гляди, всё умеет. И микроскоп налаживать, и на карточку снимать — всё умеет. Таких, как она, у нас в деревне и нет вовсе.

— И я умею на карточку снимать, — возразила Лёля.

— И рассказывает наизусть, как по книжке. Глаза закроет и рассказывает…

— И я умею рассказывать, — упрямо перебила его Лёля.

— Она всё знает. Она, наверно, столько же, сколько Клавдия Васильевна, знает… — Сказав это, Петя немного испугался и даже оглянулся вокруг. — Нет, конечно, столько, сколько Клавдия Васильевна, она не знает. Но зато Клавдия Васильевна в волейбол не умеет играть, а Дуся ещё как умеет. Как стукнет, так и тама.

— Ну и ладно, — сказала Лёля, почему-то обидевшись. — Я, если ты хочешь знать, тоже в волейбол умею. Только не хочу.

— А когда она вожатой была, как у неё за нас душа болела! «Сколько, говорит, я с вами намучилась!» Вот я ей эту деталь отдам.

Он достал призму бинокля и с сожалением посмотрел на неё:

— А себе я ещё такую достану. Верно?

Лёля молчала.

— Ей эту деталь тоже надо. Верно?

Лёля обиженно дёрнула плечами, чтобы он отвязался.

На следующий день они встретились в классе словно незнакомые: даже не поздоровались.

Но, когда Клавдия Васильевна читала вслух книжку «Как закалялась сталь», Петя изредка поглядывал на Лёлю и заметил, что она тоже иногда косит на него глаза. «Всё-таки худо ей одной, без матери, — подумал он, — и обед готовить, и вёдра таскать».

Клавдия Васильевна закрыла книжку.

В классе было тихо.

— Вы видите, ребята, — начала учительница, — как ярко в поведении Павла проявилась главная черта советского человека: преданность родине и Коммунистической партии.

— Видим, — сказал Коська, который во время чтения занимался игрой в пёрышки и ничего не слышал.

— А теперь давайте побеседуем о том, какими мы с вами должны быть, какой у нас должен быть характер. Кто хочет сказать? Федя, ты подожди… Ну, Толя.

— Я хочу быть таким, чтобы ничего не бояться.

Ребята захохотали. Все знали, что Толя — трус и даже на девчат ходит жаловаться учительнице.

— Правильно, Толя! — одобрила Клавдия Васильевна. — Надо воспитывать в себе бесстрашие. Надо не бояться трудностей. Садись. Федя, что ты хочешь сказать?

— Я хочу научиться любить своё дело, свою работу, — проговорил Фёдор.

— Верно. Это очень важно. Ну, еще кто? Подожди, Федя, ты только что говорил. Скажи-ка ты, Костя.

Костя встал, с трудом собираясь с мыслями. Он занимался тем, что привязывал косицу Лёли к спинке парты, и не успел ещё подобрать ответа.

— Я хочу быть… — начал он, — я хочу быть, Клавдия Васильевна… А какой вопрос?

— Такой и есть: кем ты хочешь быть.

— Я хочу быть всё время весёлым.

Класс снова засмеялся.

— Это хорошо, — сказала Клавдия Васильевна. — Конечно, надо быть жизнерадостным и весёлым. И ты ещё забыл добавить — вежливым.

— И вежливым, — с готовностью повторил Коська.

— Поэтому отвяжи косу Лёли и извинись перед ней.

Костя с хмурым видом развязал узел банта и сказал: «Извиняюсь».

— Спасибо, — ответила Лёля, хватаясь за косы.

— Надо отвечать не «спасибо», «пожалуйста», — поправила её Клавдия Васильевна.

— Пожалуйста, — поправилась девочка.

— Вот обожди, домой пойдём, я тебе покажу «пожалуйста», — тихо посулил ей Коська.

— Ну, ребята, кто ещё назовёт одну, очень важную черту характера советского человека? — спросила учительница.

Класс озадаченно молчал.

Клавдия Васильевна взглянула на Петю и достала из портфеля газету.

— Много лет тому назад, — начала она, — в тысяча девятьсот двенадцатом году, вожди нашей партии Ленин и Сталин начали выпускать газету «Правда», в которой говорилось о том, как добиться на земле счастья. Много раз царское правительство хотело уничтожить эту газету, закрывало её, но она снова начинала выходить под другим названием. Закроют «Правду» — начнёт выходить «Путь правды». Закроют «Путь правды» — начинала выходить «Трудовая правда». Ленин и Сталин меняли название газеты, но одно слово всегда оставалось в этом названии. Очевидно, учители народа придавали этому слову очень большое значение… Но мы отвлеклись. Кто же назовёт ещё одну, очень важную черту советского человека?

Целый лес рук поднялся над партами. Только Петя сидел, опустив глаза.

— Подожди, Федя, — сказала учительница. — Петя, а ты разве не знаешь?

— Не знаю, — хмуро ответил он.

— А ты подумай.

— Чего же думать, если не знаю.

Учительница развернула газету:

— Ты видишь название, Петя?

— Ну, вижу.

— Какое?

— Ну, «Правда».

— Так какую же черту советского человека мы не назвали?

— Надо правду говорить, — громко подсказал Коська.

— Не знаю, Клавдия Васильевна, — упрямо повторил Петя.

— Ну что же, тогда скажи ты, Толя.

— Надо всегда говорить правду.

На уроках у Пети было плохое настроение. И когда Лёля пригласила его на свой день рождения, наступающий через три дня, он буркнул в ответ что-то невразумительное. Он подозревал, что учительница не случайно завела разговор о правде. Неужели она о чём-нибудь догадывается? Но, даже если и не догадывается, всё равно плохо. Надо сегодня же объяснить Дусе, что она ни в чём не виновата. А то будет реветь зря.

После обеда Петя долго разыскивал Дусю. Наконец он нашёл её на третьем поле. Она брала пробы грунта, и к ней подходили то агроном, то дядя Вася, то Голубов. Только вечером ока осталась одна, и Петя смог поговорить с ней.

Посмотрев, как Дуся делает маленькой лопаткой лунки в земле, он сказал:

— Не надо копать.

— Надо, Петя, — отвечала Дуся.

— Не надо. Хочешь, я тебе деталь дам? — и он достал из кармана призму.

— На что она мне, — грустно улыбнулась Дуся, совсем не обрадовавшись подарку. — Ты бы домой шёл. Поздно.

— И ты домой иди. Не надо больше землю проверять. У тебя правильно было.

В голосе Пети слышались убеждённость и настойчивость.

— А ты откуда знаешь?

— А потому что… потому что мы землю подменили.

— Кто это «мы»?

— Ну, я, в общем. С другого места накопал и положил агроному на стол. А его земля — вот она. Вся тут. — И Петя достал из-за пазухи газетный кулёк.

— Как же тебе не совестно баловаться? — проговорила Дуся, ещё не полностью веря ему, но уже радуясь.

— Не балуюсь. Мне надо было тоже землю проверить.

— Зачем? Уж не посеял ли ты Чародейку?

Петя вздохнул, посмотрел на красное от вечерней зари небо, на кулёк, свёрнутый из газеты, и сказал:

— Посеял. Пойдём, покажу. Только, гляди,