лицо. Он, вообще-то, у меня красавчик, когда не отекший с похмелья. Этакий блондинистый ангелок с пухлыми губками и ясными глазками цвета неба в погожий денек — девчонки таких любят. Полагаю, одна из таких «любительниц» и оставила клок длинных рыжих волос в моей раковине.

А тем временем четвертая конфета манит меня яркой этикеткой. Уверена, будь у нее глаза, она бы непременно мне подмигнула. Хитрая обольстительница.

Отворачиваюсь от вазочки. Все, я кремень.

— В общем, я поссорился с папой и ушел из дома, — объявляет брат, вынуждая меня повернуться к нему лицом. Однако коварная конфета тут как тут, и я сдаюсь почти без боя перед ее натиском.

— Прям так и поссорился? — уточняю, шелестя фантиком.

— Угу. — Вид у братца и правда такой, будто кто-то по крайней мере умер. — Он сказал, что я бездарность! — выпаливает, сверкая глазами.

— Гм, — оцениваю, покачивая головой из стороны в стороны. — Жестко.

— Несправедливо!

Тут-то и наступает то самое время, чтобы съесть пятую конфету и ничего не ляпнуть. К черту фигуру.

Дело в том, что несколько лет назад Шон всерьез увлекся музыкой и даже порывался бросить учебу в юридическом, куда, собственно, и поступил-то по настоянию и протекции отца. А юрист, надо сказать, из моего брата такой же, как из меня управляющая сетью отелей. Но папа сказал — сын пошел. И дабы этот сын не загубил свою будущую карьеру, играя на гитаре в сомнительных местах и в сомнительной же компании, папа купил ему собственный клуб и собственную группу, которую тогда еще восемнадцатилетний Шон с гордостью назвал «Пьяные бесы». Из какого бабкиного сундука он извлек это пошлое название, одному богу известно. Но благодаря папиным деньгам и хорошей выпивке в заведении группа стала довольно известна. А клуб «Бунгало» весьма популярен.

В защиту брата: в отличие от песен племянника президента Альфа Крита, от его музыки не идет кровь из ушей.

В защиту правды: без собственного клуба с крутым мегасовременным дизайном интерьера, авторской кухней и скидкой на посещение после проживания в сети отелей «Империя» вряд ли «Пьяные бесы» добились бы славы. Так что ссориться с папой для Шона не лучшая идея.

— Ты с ним согласна, да? — Глаза брата обиженно сужаются.

— Все мы в чем-то талантливы, — ухожу от прямого ответа.

Шон закатывает глаза к потолку. Он у меня несколько инфантилен, но все же не дурак.

— Ты же ушла из дома, и ничего. — Тоже берет из вазочки конфету, но только крутит ее за кончик обертки в тонких длинных пальцах музыканта и не ест. — Вот и я справлюсь.

Вообще-то, я ушла из дома, едва мне стукнуло восемнадцать, после того как отец сказал: «Ты ни за что не станешь журналистом, пока живешь за мой счет и носишь мою фамилию. Я запрещаю». А я ответила: «Как скажешь».

Поэтому теперь я ношу девичью фамилию матери. И, естественно, занимаясь любимым делом, ни разу не пожалела о принятом тогда решении и о том, что лишилась звания «отельной принцессы». Но мой наивный братец не в курсе, что после ухода из дома денег, которые у меня были благодаря подработке в одном журнале на должности «принеси-подай», хватило только на комнату-каморку в общаге на окраине города, откуда путь до университета составлял добрых четыре часа. О полетах на флайере с моими тогдашними финансами не стоило и думать, и я каталась на наземном общественном транспорте, выезжая не позже пяти утра. А еще моими соседями были наркоманы, алкоголики и прочие милые, но не слишком высокоморальные личности. И чтобы наше с ними знакомство не стало более близким, мне еженощно приходилось подтаскивать к двери тяжеленный шкаф.

Но, во-первых, Шон не в курсе моих «приключений». А во-вторых, Шон не я.

— Можно я поживу у тебя? — Смотрит на меня глазами щенка.

От неожиданности чуть не давлюсь шестой конфетой. Вообще-то, в моем понимании «Вот и я справлюсь» означало «Справлюсь самостоятельно», а не «Слезу с папиной шеи и сяду на твою».

— Нет! — Наконец мне удается проглотить вставший посреди горла сладкий ком. — И не мечтай. А как же моя личная жизнь, ты подумал?

Брат смотрит на меня с хитрым прищуром. Ах ты паскуда этакая, наверняка рылся в моей прикроватной тумбе.

— Нет, нет и нет, — повторяю твердо и, не зная куда деть руки, хватаю кружку и опустошаю залпом, будто крепкий алкоголь. — Или ты миришься с папой, или ищешь работу и переезжаешь! — В завершении своей речи грохаю пустой тарой по столешнице, как суровый судья молотком.

Вожу я домой мужчин или не вожу, не его дело. Квартира моя, и я хочу жить в ней одна. И точка.

— Ну-у… — Шон ерошит пальцами волосы на затылке. — Я же… как бы… работаю в группе… и учусь.

Ага, вспомнил об учебе, надо же.

И значит, я не ошиблась в своих худших предположениях: если брат поселится у меня, работать в этом доме буду только я. Да черта с два!

Смотрю на него в упор несколько долгих секунд, а потом безапелляционно заявляю:

— Мирись с папой.

После чего спрыгиваю на пол, одергиваю полы халата и собираюсь вернуться в ванную, чтобы почистить зубы после незапланированной конфетной вакханалии. Шесть штук — с ума сойти. Не два часа на беговой дорожке, а все четыре!

Но уйти мне не удается, Шон догоняет меня, потом оббегает вокруг и притягивает к себе, крепко обнимая своими загребущими конечностями.

— Кайя, сестренка, ну пожалуйста. Я немного соберусь с мыслями и найду работу. Или мы с «Бесами» уйдем от папы… Или…

Или на планету упадет метеорит, и никому из нас больше не придется работать. Это похоже на план.

Пару секунд послушно не шевелюсь, пытаясь дышать через раз, будучи прижатой к уродливой майке, — кому-то таки надо помыться после попойки. Засим считаю свой сестринский долг выполненным.

— Пусти меня. — Дергаюсь.

Меня тут же отпускают, зато не уходят с дороги, а плюхаются на колени на пол, молитвенно сложив руки перед собой и потрясая ими в воздухе. Господин директор цирка, верните деньги за билет, ваши клоуны несмешные.

Возвожу глаза к потолку, чтобы не смотреть на это позорище; упираю руки в бока.

— Кайя, ты моя последняя надежда. Клянусь, я буду хорошо себя вести. Больше никаких посторонних в доме!

Еще