В понедельник 13 мая 1876 года в третьем часу пополудни, вдень по-весеннему свежий и по-летнему теплый, в Александровском саду, на глазаху многочисленных свидетелей, случилось безобразное, ни в какие рамки неукладывающееся происшествие.

По аллеям, среди цветущих кустов сирени и пылающих алымитюльпанами клумб прогуливалась нарядная публика — дамы под кружевными (чтобизбежать веснушек) зонтиками, бонны с детьми в матросских костюмчиках,скучающего вида молодые люди в модных шевиотовых сюртуках либо в коротких наанглийский манер пиджаках. Ничто не предвещало неприятностей, в воздухе,наполненном ароматами зрелой, уверенной весны, разливались ленивое довольство иотрадная скука. Солнце припекало не на шутку, и скамейки, что оказались в тени,все были заняты.

На одной из них, расположенной неподалеку от Грота иобращенной к решетке, за которой начиналась Неглинная улица и виднелась желтаястена Манежа{1}, сидели две дамы. Одна, совсем юная (пожалуй, что и не дамавовсе, а барышня) читала книжку в сафьяновом переплете, то и дело с рассеяннымлюбопытством поглядывая по сторонам. Вторая, гораздо старше, в добротномтемно-синем шерстяном платье и практичных ботиках на шнуровке, сосредоточенновязала нечто ядовито-розовое, мерно перебирая спицами. При этом она успевалавертеть головой то вправо, то влево, и ее быстрый взгляд был до того цепким,что, верно, от него никак не могло ускользнуть что-нибудь хоть сколько-топримечательное.

На молодого человека в узких клетчатых панталонах, сюртуке,небрежно расстегнутом над белым жилетом, и круглой швейцарской шляпе дамаобратила внимание сразу — уж больно странно шел он по аллее: то остановится,высматривая кого-то среди гуляющих, то порывисто сделает несколько шагов, тоснова застынет. Внезапно неуравновешенный субъект взглянул на наших дам и,словно приняв некое решение, направился к ним широкими шагами. Остановилсяперед скамейкой и, обращаясь к юной барышне, воскликнул шутовским фальцетом:

— Сударыня! Говорил ли вам кто-нибудь прежде, что выневыносимо прекрасны?

Барышня, которая и в самом деле была чудо как хороша,уставилась на наглеца, чуть приоткрыв от испуга земляничные губки. Даже еезрелая спутница, и та опешила от столь неслыханной развязности.

— Я сражен с первого взгляда! — фиглярствовалнеизвестный, вполне, впрочем, презентабельной наружности молодой человек (модноподстриженные виски, высокий бледный лоб, возбужденно горящие карие глаза). —Позвольте же запечатлеть на вашем невинном челе еще более невинный, совершеннобратский поцелуй!

— Зударь, да вы зовсем пьяный! — опомнилась дама связанием, причем оказалось, что говорит она с характерным немецким акцентом.

— Я пьян исключительно от любви, — уверил еенаглец и тем же неестественным, с подвыванием голосом потребовал. —Один-единственный поцелуй, иначе я немедленно наложу на себя руки!

Барышня вжалась в спинку скамейки, обернув личико к своейзащитнице. Та же, невзирая на всю тревожность ситуации, проявила полноеприсутствие духа:

— Немедленно убирайтесь фон! Вы зумасшедший! —повысила она голос и выставила вперед вязанье с воинственно торчащимиспицами. — Я зову городовой!

И тут случилось нечто уж совершенно дикое.

— Ах так! Меня отвергают! — с фальшивым отчаяниемвозопил молодой человек, картинно прикрыл рукою глаза и внезапно извлек извнутреннего кармана маленький, посверкивающий черной сталью револьвер. —Так стоит ли после этого жить? Одно ваше слово, и я живу! Одно ваше слово, и япадаю мертвым! — воззвал он к барышне, которая и сама сидела ни жива, нимертва. — Вы молчите? Так прощайте же!

Вид размахивающего оружием господина не мог не привлечьвнимания гуляющих. Несколько человек из числа тех, что оказалисьнеподалеку, — полная дама с веером в руке, важный господин с анненскимкрестом на шее, две институтки в одинаковых коричневых платьицах с пелеринами —замерли на месте, и даже по ту сторону ограды, уже на тротуаре, остановилсякакой-то студент. Одним словом, можно было надеяться, что безобразной сценебудет немедленно положен конец.

Но дальнейшее произошло так быстро, что вмешаться никто неуспел.

— Наудачу! — крикнул пьяный (а может, исумасшедший), зачем-то поднял руку с револьвером высоко над головой, крутанулбарабан и приложил дуло к виску.

— Клоун! Пшют гороховый! — прошипела храбраянемка, обнаруживая неплохое знание разговорной русской речи.

Лицо молодого человека, и без того бледное, стало сереть изеленеть, он прикусил нижнюю губу и зажмурился. Барышня на всякий случай тожезакрыла глаза.

И правильно сделала — это избавило ее от кошмарного зрелища:в миг, когда грянул выстрел, голова самоубийцы резко дернулась в сторону, и изсквозного отверстия, чуть повыше левого уха, выметнулся красно-белый фонтанчик.

Началось нечто неописуемое. Немка возмущенно поозиралась,словно призывая всех в свидетели такого неслыханного безобразия, а потомистошно заверещала, присоединив свой голос к визгу институток и полной дамы,которые издавали пронзительные крики уже в течение нескольких секунд. Барышнялежала без чувств — на мгновение приоткрыла-таки глаза и немедленно обмякла.Отовсюду сбегались люди, а студент, стоявший у решетки, чувствительная натура,наоборот бросился прочь, через мостовую, в сторону Моховой.

* * *

Ксаверий Феофилактович Грушин, следственный пристав Сыскногоуправления при московском обер-полицеймейстере, облегченно вздохнул и отложилвлево, в стопку «просмотрено», сводку важных преступлений за вчерашний день. Нив одной из двадцати четырех полицейских частей шестисоттысячного города заминувшие сутки, то есть мая месяца 13 дня, не стряслось ничего примечательного,что потребовало бы вмешательства Сыскного. Одно убийство вследствие пьянойдраки между мастеровыми (убийца задержан на месте), два ограбления извозчиков(этим пускай участки занимаются), пропажа семи тысяч восьмисот пятидесяти трехрублей сорока семи копеек из кассы Русско-Азиатского банка (это и вовсе почасти Антона Семеновича из отдела коммерческих злоупотреблений). Слава Богу,перестали слать в управление всякую мелочь про карманные кражи, повесившихсягорничных да подброшенных младенцев — для того теперь есть «Полицейская сводкагородских происшествий», которую рассылают по отделам во второй половине дня.