все хорошо. Женечка, ты слышишь? Все хорошо! У тебя просто шишка на голове. И, возможно, небольшое сотрясение. Не кричи, пожалуйста. Женя, Женечка, ты понимаешь, что я говорю?

Тихий, приятный тембр убаюкивал.

«А почему я качаюсь?»

Открыла глаза. Напротив стоял доктор в белом халате, а я почему-то находилась в кольце чьих-то рук.

— Не т-трогайте меня, — отскочила на другой конец дивана, схватив подушку в качестве защиты.

Память постепенно возвращалась: Дима с голым торсом, я пятюсь назад, оступаюсь и падаю.

«Господи, я поскользнулась на лестнице, он вызвал врача, а сейчас визжу, как сумасшедшая».

— П-простите, п-простите, это от неожиданности. Я не с-сразу п-поняла, в чем дело.

— Ничего страшного, Евгения Владимировна, — начал доктор. — Вы упали, вследствие удара о ступеньки дома на голове образовалась гематома, и, вероятно, присутствует еще небольшое сотрясение, но в целом жить будите. Скажите, пожалуйста, в прошлом у вас бывали травмы?

Ну, конечно, он же врач, что я хотела. Он-то понимает, с чего бы мне так кричать, от небольшой шишки.

— Нет-нет, со мной в-все нормально. Просто я и-испугалась. Никаких т-травм у меня н-не было.

Вот, еще и заикание проявилось не к месту. Давненько такого со мной не случалось.

— А раньше вы заикались? Простите за бестактность, но мне надо понимать: не сказался ли на вашем состоянии сегодняшний удар? — спросил хитрый доктор, склонив голову набок.

Его взгляд сканировал насквозь.

— Н-нет, н-не волнуйтесь, это происходило со мной и раньше. Я отдохну, и в-все пройдет. Э-это последствия с-стресса, перенесенного в д-детстве. В десять лет у меня у-умер отец. С этого д-дня все и н-началось. Я заикаюсь т-только, когда сильно н-нервничаю.

— О, простите, но, я должен был удостовериться, что это никак не связано с данной ситуацией. Но мне все равно необходимо вас осмотреть.

Он достал фонарик и подошел. Я по инерции зажмурилась. А потом услышала голос:

— Евгения Владимировна, откройте, пожалуйста, глаза. Мне нужно проверить зрачки на реакцию.

— А-а-а, конечно.

Врач, естественно, понял, что мне неприятны его прикосновения, и я ничего не могу с собой поделать.

— Все в порядке, зрачки прекрасно реагируют на свет. Теперь только покой и сон, а сейчас выпейте любое обезболивающее. А я поехал…

— Нет, — вырвалось у меня.

Они оба обернулись.

— Что-то еще, Евгения Владимировна? У вас где-то болит, или есть какие-то вопросы? — спросил он с подозрением.

— Нет-нет, со мной в-все в порядке… А не м-могли бы вы меня п-подбросить домой, если, к-конечно, в центр п-поедите?

— Я живу за городом, но, если вы настаиваете…

— Нет, не беспокойтесь, Юрий Борисович, я отвезу Евгению Владимировну сам, — сказал Дима твердо, внимательно посмотрев на меня. — Пойдемте, доктор, я вас провожу.

И они вышли. Я действительно не хотела оставаться с Дмитрием наедине, ведь еще ни разу после того случая не находилась одна в замкнутом пространстве с мужчиной. Я готова была расплакаться и опять до боли закусила губу, так, что почувствовала соленый привкус крови.

«Нет, только не реветь, нужно собраться. Все будет хорошо».

Глава 5

Он

Мы вышли с доктором на крыльцо и вдохнули свежий прохладный вечерний воздух.

— Что с ней могло случиться, Юрий Борисович?

Я говорил и смотрел в небо. Оно было удивительно чистым с россыпью звезд на небосводе. Красиво.

— Ее крики, предполагаю, не из-за сегодняшнего удара головой? — повернулся и пронзил взглядом врача.

— Как вам сказать, молодой человек? Думаю, что ее неадекватная реакция — последствие старой травмы, но никак не связанной с какими-либо ушибами черепной коробки или других частей тела.

— Что вы имеете в виду?

— А я имею в виду, дорогой друг, что это результат сильного душевного потрясения, возможно, вследствие совершенных когда-то с ней физических действий принудительного характера. И нам с вами лучше не знать, что могло произойти с Евгенией Владимировной такого, после чего взрослая, довольно-таки симпатичная женщина, шарахается и до потери сознания боится мужчин. До свидания, Дмитрий, свою часть работы я выполнил, теперь вам остается только напоить ее теплым, желательно успокоительным чаем, потому что ей необходим обильный питьевой режим, довести до дома в целости и сохранности и посоветовать хорошенько выспаться.

И он ушел, а я остался стоять на крыльце, сжав руки в кулаки и пытаясь бороться с внезапным приступом неконтролируемой агрессии.

«Вдох-выдох, вдох-выдох», — как говорил доктор.

«Вдох-выдох», — не помогало.

Мне хотелось крушить все, что попадется под руку. Что же с ней произошло? Что за звери могли сотворить такое из-за чего красивая девушка в двадцать семь лет почти «похоронила себя». Пряталась за дурацкими очками и не менее дурацкой одеждой, боялась оставаться с мужчиной наедине. Если бы встретил ее обидчика или обидчиков, то убил бы, наверное. Для меня было большой проблемой контролировать свои эмоции.

Вернулся в дом и тихо прикрыл дверь. Она так и сидела, поджав под себя ноги, в обнимку с подушкой, прижав ее к себе, как щит от всех. И от меня в том числе, как будто я тоже мог ее обидеть. Ярость накрыла новой волной. Да я бы никогда не причинил ей вреда! Ведь как никто другой хотел защитить от всех, кто представлял бы для нее угрозу. Мне дико захотелось обнять ее, погладить по волосам и вдохнуть только ей присущий сладкий аромат цветов.

Я не мог уже изменить ее прошлое, но мог поменять будущее, совершенно четко это осознавал. Я должен был помочь Жене раскрыться, подсказать, как расправить крылья и превратиться из запуганного, одинокого, потерянного утенка в грациозного лебедя, кем она, на самом деле, и являлась.

«Поверь мне, Женя, я смогу доказать, что ты прекрасна. Ты полюбишь себя! Я вижу тебя, вижу насквозь. Знаю, что твоя душа чиста и невинна, как первый снег. Ты очень добрый и чуткий человек, и очень красивая женщина, достойная любви».

Я сходил на кухню и налил зеленый чай с мелиссой.

— Женя, — тихо