Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Как только они выйдут на колесную дорогу до Курумана, они снова окажутся в изведанном мире. Дорога приведет их к источникам воды, которые нашел дедушка Моффат. В Курумане семья воссоединится, а дорога оттуда до Кейптауна, пусть даже длинная и утомительная, хорошо исхожена, и меньше чем через год они вернутся в Лондон. Самое сложное — вслепую продвигаться к югу от страны матабеле, через земли, полные неизвестных опасностей, и найти дорогу Моффата.
Робин ни на миг не предполагала, что ей придется совершить этот подвиг навигации в одиночку. Не пройдет и нескольких дней, как Зуга вернется в лагерь у Маунт-Хэмпден и поспешит догнать основной караван. Ссора будет крепкая. Но она не сомневалась, что в конце концов сумеет убедить брата, что найти и спасти отца — задача более важная, чем бессмысленное истребление животных, чьи клыки скорее всего никогда не будут извлечены из могильных холмов.
Ее поступок был всего лишь жестом неповиновения, вскоре Зуга снова окажется с ней. Но пока, однако, ее не покидало ощущение сосущей пустоты под ложечкой. Она шагала впереди каравана в плотно облегающих брюках, в нескольких шагах позади нее знаменосец-готтентот нес грязный, потрепанный «Юнион Джек», а следом тянулась вереница сердитых носильщиков.
На вторую ночь они стали лагерем на берегу реки, превратившейся в цепочку зеленых бочажков в сахарно-белом песке речного ложа. На крутом берегу росла небольшая роща вьющихся золотистых фикусов. Их гладкие светлые стволы и ветви ползли по деревьям-хозяевам, как толстые змеи, и пили из них соки. Теперь паразиты вымахали выше и толще, чем гниющие останки деревьев, когда-то поддерживавших их, а ветки покрывали гроздья зреющих фиг. Полакомиться фруктами прилетели толстые зеленые голуби, они махали крыльями и издавали резкие крики, непохожие на воркование других голубей, в которых Робин всегда слышалось: «Хор-р-ошо, хор-р-ошо». Наклонив головы, они искоса поглядывали сквозь зеленую листву вниз, на людей, разбивающих лагерь.
Носильщики рубили терновые ветки для колючей изгороди и разжигали костры, как вдруг послышался львиный рев. Рык, слабый и далекий, оборвал тихий гул голосов всего на несколько секунд; казалось, он зародился несколькими километрами ниже по течению. К таким звукам все давно успели привыкнуть.
С тех пор, как они по слоновьей дороге прошли через ущелье, вряд ли была хоть одна ночь, когда вдалеке не слышался львиный рык. Наутро они находили в мягкой земле вокруг лагеря звериные следы, иногда величиной с тарелку — это громадные любопытные кошки кругами бродили по ночам.
Тем не менее Робин ни разу не видела ни одного льва, так как эти животные ведут исключительно ночной образ жизни, и былая трепетная дрожь давно превратилась в безразличие. За изгородью-шермом из колючего терновника она чувствовала себя в безопасности и теперь, услышав далекий глухой рокот, лишь на миг подняла глаза от дневника. Если она в своих записях и преувеличивала компетентность, с которой организовала дневной переход, то очень ненамного.
«Мы идем так же хорошо, как тогда, когда нас вел З», — довольная собой, написала она, но не стала упоминать о настроении носильщиков.
Лев прорычал всего один раз. Неторопливая беседа у костров возобновилась, и молодая женщина снова склонилась над дневником.
Через несколько часов, когда село солнце, лагерь начал готовиться ко сну. Робин лежала под второпях сооруженным навесом рядом с Юбой, свернувшейся клубочком на подстилке из свежесрезанной травы, и слушала, как постепенно утихают по-африкански мелодичные голоса носильщиков. Она глубоко вздохнула и тотчас же уснула. Разбудили ее громкие голоса и суматоха.
В воздухе было морозно, темнота стояла непроглядная, и она спросонья никак не могла очнуться. Значит, уже наступила глубокая ночь. Темнота наполнилась испуганными криками мужчин и топотом их шагов. Потом прогрохотал ружейный выстрел, затрещали тяжелые бревна, брошенные в костер, и, раздирая душу, завизжала у нее над головой Юба:
— Номуса! Номуса!
Еще не до конца проснувшись, Робин с трудом приподнялась. Она не могла понять, снится ей это или происходит наяву.
— В чем дело?
— Дьявол! — вопила Юба. — Дьявол пришел убить нас всех.
Робин откинула одеяло и босиком, в одной ночной рубашке и с лентой в волосах выбежала из хижины.
В этот миг бревна в бивуачном костре ярко вспыхнули, и перед ней замелькали обнаженные желтые и черные тела, перепуганные лица, белки выпученных глаз и разинутые в крике рты.
Маленький капрал-готтентот в чем мать родила скакал у костра, размахивая ружьем. Когда Робин подбежала к нему, он, не целясь, выстрелил в темноту.
Капрал начал перезаряжать ружье, но Робин схватила его за руку.
— Что случилось? — крикнула она прямо ему в ухо.
— Leeuw! — Лев! — Его глаза сверкали от ужаса, в уголке рта выступили пузырьки слюны.
— Где он?
— Он унес Сакки! Вытащил его из-под одеяла.
— Тише! — крикнула Робин. — Замолчите все!
Теперь люди инстинктивно потянулись к ней, признав в ней вождя.
— Тише! — повторила она, и ропот страха перед неизвестностью быстро стих.
— Сакки! — крикнула Робин в наступившей тишине, и из-под крутого берега реки послышался слабый голос исчезнувшего готтентота.
— Die leeuw het my! — Меня унес лев! Die duiwel gaan my dood maak. — Дьявол хочет меня убить! — Он издал полный муки вопль и замолчал.
Сквозь пронзительный крик они ясно услышали хруст костей и приглушенное ворчание — так рычит собака, вцепившись зубами в кусок мяса. У доктора от ужаса мурашки поползли по спине — она поняла, что слышит, как в пятидесяти метрах от нее человека пожирают заживо.
— Ну vrect my bene, — звенел в темноте голос, полный невыносимой боли. — Он ест мои ноги.
Раздался отвратительный треск, словно что-то рвалось, и Робин задохнулась от ярости. Не раздумывая, она выхватила из костра горящую ветку, подняла ее и крикнула капралу:
— Пошли! Надо его спасти!
Мисс Баллантайн добежала до обрыва речного
