– Плохо! В следующий раз берите.

Губер подобострастно хихикнул и щелкнул каблуками:

– Так точно, господин партизан!

– Когда смена?

– Через сорок минут, господин партизан!

– Ух, какой службист, сволочь! – выругался Андрусяк и сильно ударил его в живот кулаком. – Он, гад, меня по затылку бил, чтобы я быстрее ноги волочил. Все хотел следователю понравиться! Пошел в камеру! – Андрусяк пнул охранника по ноге, и тот заспешил по коридору.

Антонов облачился в широкий мундир Губера, и он висел на нем, как на вешалке. Худенький Антонов, изможденный тюрьмой и пытками, и Губер – сытый и жирный, как боров. Филипп улыбнулся комичности фигуры Антонова.

– Из тебя вышло бы неплохое огородное пугало в этом поганючем мундире, – засмеялся Ян, оправляя на себе мундир второго охранника. – Такой здоровый, а сапоги жмут.

– Возьми сапоги Губера, – предложил Антонов, – они мне велики.

Они быстро обменялись сапогами и оба, довольные, уставились на Саблина. У них уже сложилась уверенность, что Филипп действует по заранее разработанному плану, и они были бы несказанно удивлены, если бы узнали, что все идет у них экспромтом.

– Ребята, самая трудная задача – снять часовых на вышках. Там пулеметы, чуть сфальшивим – и они нас так польют свинцом, что нам отсюда не выбраться. Да и времени будет мало, когда в гарнизоне проиграют тревогу. Надо начать с проходной, она хоть и освещена, но с вышки ее не видно. Я все это просмотрел, когда два дня меня сюда водили на свидание.

– Какое свидание? – удивился Женя Антонов.

– Нарушаешь закон конспирации, – улыбнулся Саблин. – Поменьше знать, поменьше имен, поменьше адресов! Забыл?

– Уж очень необычно. Давай, командир, приказывай! У тебя, наверное, есть план, – переключился Антонов на операцию.

– Да никакого плана нет! – поморщился от досады Саблин. – Андрей и ты, Ян, – вам проходная. Будьте предельно осторожны! Упаси Бог стрелять! – предупредил Саблин. – Возьми нож Губера. Помните, за нашей спиной не один десяток товарищей. Единственный выстрел – мы их погубим. О нас я ничего не говорю – это наша работа. Спасти надо тех, кто в камерах.

– Все ясно! – ответил Андрусяк.

– Мы с Женей пойдем в караульное помещение. Одиннадцать и лейтенант – для двоих многовато. Если нам не удастся тихо разоружить охрану, расстреливайте часовых на вышках, открывайте ворота, всех из камер и в лес, в горы! Нас не ждать! Пошли, Женя, скоро смена, тогда нам придется трудно. А сейчас они мирно спят, и мы застанем их тепленькими. Когда возьмете проходную, выключите и включите свет – это для нас сигнал.

Андрей с Яном проскользнули полутемным коридором и оказались перед железной дверью проходной. Не учтен был тот факт, да его и нельзя было учесть, что дверь проходной отделялась от коридора массивной решеткой, очевидно, отпираемой изнутри, так как нигде не было видно ни замка, ни засова. Ян слегка подергал решетку и понял бесполезность их затеи. Одно дело – снять охрану внутри тюрьмы, другое дело – выбраться наружу. Надо было как-то выманить в коридор охрану, заставить гестаповцев самих открыть решетку. За дверью были слышны бубнящие голоса, и Ян, к своему удивлению, понял, что там говорили по-немецки.

– Вот это номер! – тихо воскликнул он. – На проходной охрану тоже несут немцы! Везде немцы! Значит, тюрьма – это серьезно!

Вдруг его осенила мысль, и он принялся жалобно мяукать. Бубнить за дверью перестали, потом удивленный голос произнес:

– Китцен!? Донер веттер! Китцен! – щелкнула внутренняя задвижка, и дверь открылась. Человек в черном мундире принялся вглядываться в полумрак, пытаясь отыскать глазами кошку. Потом он щелкнул еще задвижкой и отодвинул в сторону решетку. Ян выскочил из укрытия, сильно ткнул его стволом пистолета в солнечное сплетение. Не давая ему опомниться, повернул лицом к стене и прижал к его спине ствол пистолета.

Второй немец сидел на топчане в расстегнутом мундире, рядом лежали автомат и фуражка. Он не растерялся при виде партизан и схватился за оружие. Выстрелить Андрей ему не дал, он прыгнул на него, и они покатились на пол. Немец оказался сильным и стал одолевать измученного тюрьмой и пытками Андрусяка. Изловчившись, гестаповец схватил его своими цепкими пальцами за горло, да так сильно, что тот захрипел, задыхаясь. Ян, прижимая пистолет к спине немца, с тревогой следил за схваткой Андрея и понял, что ему немца не одолеть. Он прыгнул к ним, со всего размаха ударил немца сапогом в висок. Гестаповец выпустил шею Андрея и отвалился на спину. Ян метнулся обратно, опасаясь, что второй немец либо бросится на него, либо шарахнется к двери и поднимет дикий крик. Но немец стоял без движения, уткнувшись лицом в стену, и, наверно, даже не видел только что разыгравшейся смертельной схватки, очевидно не помышляя о сопротивлении, принимая свою судьбу, как неизбежное.

Андрусяк встал, покачиваясь и мотая головой из стороны в сторону. Он несколько секунд отпускал крепкие выражения по адресу лежащего у его ног немца, поминая и его мать, и детей, и жену, и все его немецкое колено, используя свои хулиганские познания, почерпнутые в одесских колоритных дворах. Но так как он выдавал ругательные тирады на русском языке, Ян не особенно понял суть и значение его выступления, но одобрительно кивал головой, очевидно имея свое аналогичное мнение о немце, его матери, жене и детях.

– Мигни светом! – сказал он Андрусяку, продолжая страховать немца пистолетом.

Андрусяк выключил и включил свет, давая понять Саблину, что дело сделано.

– А что будет с этим? – спросил Ян.

– То, что и со всеми! Или хочешь взять его в плен? – ухмыльнулся Андрусяк и сильно ударил эсесовца по голове стволом автомата. – Свяжи его, и покрепче! Этого тоже! Ты из него, кажется, выбил дух! – Андрей перевернул лежащего на полу немца и увидел небольшое пятно крови на виске. – Этот готов, но на всякий случай свяжи, а я пойду ребят подстрахую, – он схватил автомат и бросился в коридор. Из проема полуоткрытой двери ему было видно, как Саблин и Антонов пересекают освещенный прожектором двор. Вот они миновали центр и приблизились к караульному помещению. Андрусяк держал наготове автомат и ждал. Но все было спокойно, охрана на вышках не встревожилась.

Тем временем Саблин и Антонов пересекли квадрат тюремного двора и подошли ко входу в караульное помещение. Филипп легко открыл дверь, и оба оказались внутри большой комнаты. Посредине стоял длинный стол, у стены несколько солдатских кроватей, заправленных серыми одеялами. Филипп быстро пересчитал солдат: четверо играли в карты, двое что-то писали, трое наблюдали за игрой, двое лежали в кроватях. На вешалке у входа висели их автоматы.