распахнулась, и Филипп сильным ударом ноги в живот свалил белобрысого на пол. Тот согнулся в калачик и заскулил:

– Ой, больно, умираю! Помогите!

«Рехнулся, – подумал Саблин. – Помогите! – это кому же? Мне?» Филипп вошел в комнату и повернул выключатель. К своему удивлению, он увидел здесь еще одну кровать и своего старого знакомого Фрица, которому едва не откусил палец во время первого допроса. Рука у него все еще была забинтована. Но он резво вскочил с кровати, в левой руке у него оказался пистолет, и Фриц неприцельно, нетвердой, дрожащей рукой все же успел сделать выстрел. Пуля взвигнула возле уха Филиппа, и в ответ мгновенно прогрохотала автоматная очередь. Ян сразил его сразу, и комок белого белья грохнулся на пол – все, что только что было Фрицем, арфюрером, специалистом по пыткам, выжимавшим из русских ребят сведения о партизанской бригаде.

Филипп пнул сапогом белобрысого, все еще корчившегося от боли на полу.

– Ладно! Вставай! Хватит переживать! Главное у тебя впереди! Но для начала ты вызовешь сюда два грузовика. Тогда я об этом скажу суду, может быть, и помилует. У нас свой суд.

– А если я откажусь? – перестал стонать и, встав на колени, заикаясь, спросил белобрысый.

– Тогда мы пойдем в твою следственную камеру и попробуем на тебе твои инструменты. Кто будет его пытать? – спросил Саблин Антонова и Яна.

– Я его шлепну! – честно признался Антонов.

– Тогда я за него лучше возьмусь, – согласился Ян.

– Хорошо! Я вызову вам грузовики, – белобрысый встал и пошел к телефону. Ян двинулся следом и взял в руку телефонный провод, готовясь сразу же его оборвать, если следователь скажет что-нибудь лишнее.

Но белобрысый не сказал ничего лишнего, он набрал номер и четко отдал команду прислать в тюрьму два грузовика.

– С охраной? – задал он дурацкий вопрос.

– Без охраны, – ответил Филипп. – Как-нибудь обойдемся.

Белобрысый кивнул и сказал, что все согласовано с Дзордой.

– Через двадцать минут машины будут здесь! – доложил Грановик по-военному.

– Какое у вас звание? – спросил Саблин.

– Гауптштурмфюрер!

– Какие отношения с гестапо?

– Дзорда – шеф местного гестапо! Я же представляю здесь Берлин! – с какой-то заносчивой гордостью ответил белобрысый.

«Вот это да! – удивился Саблин. – Придется брать его в бригаду. У него должно быть много информации».

– Вам далеко не уйти. Город патрулируется войсками. Лучше вам всем сдаться. Тогда мы найдем способ, как вам сохранить жизнь, – нагло и уверенно заявил Грановик.

– Ребята, он нам предлагает сдаться ему и будет стараться сохранить нам жизнь, – без тени улыбки и иронии сообщил Саблин.

Антонов неудержимо рассмеялся, за ним – Ян и Филипп.

– Ладно, повеселились – и за дело. Все документы на заключенных сюда, на середину комнаты. И побыстрее! – приказал он белобрысому.

Тот шагнул к сейфу, щелкнул замком и распахнул дверцу. Он протянул руку и вдруг резко повернулся к Саблину, в руке у него матово блеснул пистолет. Женя мгновенно свалил его автоматной очередью и, повернувшись к офицеру, в упор расстрелял и его.

– А я ему жизнь пообещал, – с сожалением произнес Саблин. – Он так старался нам услужить.

– Зато я ему такой роскоши не обещал! – резко ответил Антонов. – И тебе бы он жизнь не подарил, окажись ты снова у них в руках!

– Ты прав! Я тоже не щедрый! Просто хотел его использовать, пока выберемся из города. А теперь – всю охрану расстрелять! Иди, встречай машины. Водителей нейтрализуй без шума. Я займусь документами.

Ян и Антонов ушли, Саблин вывалил на пол кипу папок, растрепал листки и открыл окна во двор. Туда группами и в одиночку собирались заключенные. Но там царил порядок и тишина. Ян выстраивал их в две шеренги. Андрусяк снимал с вышек пулеметы. Филипп видел, как во двор въехали две автомашины с брезентовым верхом, как легко и быстро разоружили водителей, и заключенные двумя шеренгами пошли садиться в машины. Через несколько минут во дворе остались всего три человека. Филипп чиркнул спичкой и бросил ее на груду бумаг. Пламя сначала медленно, потом все сильнее стало пожирать то, что было совсем недавно страшной судьбой десятков человек. Саблин, прыгая через три ступеньки, выскочил во двор. Он сел за руль одной из машин, рядом поместился Андрусяк.

– Как пленные?

Андрей молча махнул рукой, что означало, ни больше ни меньше: не о том надо заботиться. Надо думать, как выскочить из города.

Машина рванулась с места и, набирая скорость, пошла по ночным пустынным улицам. Следом, не отставая ни на метр, шел второй грузовик, за рулем которого сидел Ян. Позади, там, где была тюрьма, в небо поднималось яркое зарево, и сверкающие рубинами искры срывались и улетали в черноту пустого неба…

Так завершился еще один эпизод его большой войны.

* * *

История окончилась, пленка промоталась, и автоматика выключила магнитофон. Шмелев сидел без движения в кресле, и вся эта страшная картина человеческой жизни стояла перед его глазами. Он не мог ее отбросить, закрыть, исключить из сознания, потому что эта история стала его жизнью, которую ему захотелось прожить через образы всех этих людей, их воспоминания, пройти их жизнь в обратную сторону от ее конца к началу.

Так он решил для себя.

КОНЕЦ ВТОРОЙ КНИГИ

III

Диверсанты

Записки контрразведчика

Мои записки протокольны и в них содержится абсолютная правда, за исключением выдумки и лжи, сочиненных отрицательными героями, пытающимися за всем этим скрыть истину. Я, как и журналист, не родился чекистом и не был им почти до 25 лет. Раньше, когда я смотрел фильмы и читал книги о шпионах и диверсантах, я испытывал какую-то необъяснимую злость и досаду, что через десятки лет после установления советской власти по нашей земле все еще разгуливают шпионы и диверсанты. Потом я сам смеялся над своими мыслями. Шпион теперь не ходит с пистолетом или стилетом, не таскает за пазухой взрывчатку, чтобы подорвать водокачку. Материальный ущерб на копейку имеет обратную реакцию в народе, диверсии только обостряют бдительность, вызывают чувство ненависти к тем, кто поручает и вдохновляет диверсии. Современный враг более изощрен, его задача – вызвать доверие к западному миру и чувство неприязни к правительству, коммунистической партии, недоверие к их решениям. В этом и состоит самый большой ущерб, который может нанести враг нашему народу. Один из руководителей «Голоса Америки» Э. Мэррой как-то высказался по этому вопросу, даже «простое внесение сомнений в мышление людей твердо убежденных – это уже большой успех».

Позднее, когда я уже работал в органах государственной безопасности, я собственными глазами видел таких людей, которые под воздействием «конторы» Мэрроу