полысевшего рыжего зека с приплюснутой головой, который постоянно донимал Черняка скабрезностями, приставал к нему как к женщине, доставляя удовольствие и развлечение всему бараку.

– А Барышня-то уже в постельке! – крикнул Ржавый. – Ждет фраера, чтоб поласкаться. Почем ночка, Барышня?

Все дружно засмеялись, стали острить по этому поводу, но Черняк не шевельнулся. «Хоть бы тебя, гада, бревном задавило! Господи, сделай ему бревном по лысине!» – взмолился он, продолжая лежать.

– Чевой-то молчит? – подступил к нарам худой, по кличке Жердь, с лошадиной физиономией заключенный.

– Они у нас нонче гордые, – не унимался Ржавый. – На свободу собрались. А нам без нее тут хоть пропадай!

– Дергануть ее что ли за… – не успел Жердь сказать, за что хотел дергануть Барышню, как услышал резкий, с угрозой голос:

– Канай отсюда! – Перед Жердью и Ржавым вырос широкоплечий, коренастый, с тяжелым насупленным взглядом зек. И сразу вокруг Черняка и него, известного в колонии по кличке Жиган, образовалась пустота. Феликс быстро поднялся и глядел с тревогой на своего страшного защитника. «Минуй нас пуще всех печалей и барский гнев, и барская любовь» – непонятно почему вдруг пришли ему на память эти строки. Жиган был жуткой легендой, все знали, что за ним были «мокрые» дела, даже в одной схватке с помощниками он уложил троих, а четвертого раздел и бросил в степи на страшном морозе, связав ему руки и ноги. Может быть, не все в этих легендах было так, как передавали из уст в уста, но вид Жигана говорил о том, что этот человек не знает пощады, если кто ослушается его приказа. Обычно он ни во что не вмешивался на зоне: драки между заключенными, издевательства над слабыми, вымогательства, карточные игры – все это не существовало для него. Он был загадкой для заключенных, таинственной грозной силой, которой покорялись и боялись. И сейчас никому не хотелось быть поблизости, где Жиган говорил с Черняком.

– Меня знаешь? – спросил он, бесстрастным, тихим голосом.

– Да! Да! – полушепотом испуганно ответил Феликс. – Вы – Жиган!

– Вот и ладненько! Сколько лет? За что сел?

– В этом году будет двадцать семь, – с дрожью в голосе отвечал Черняк.

– Какой срок тянешь, я спрашиваю? – резко сказал Жиган.

– Сейчас пятерка. Через неделю – на свободу. Первый раз за велосипеды сел. Возьму у пацанов покататься и загоню за пару червонцев. А потом меня амбал[50] один поймал. Думал, убьет: два ребра переломал, рожу в тесто превратил. Это первый срок. А у меня, между прочим, три курса библиотечного института, – не к месту вставил Черняк. – На свободе я пришел к Квачу. Не знали его? Он двери обивал и замки «лечил». Пока хозяин своими делами занимался, Квач плоским бородком заклинивал сухарики в замке, и потом его можно было открыть даже пилкой для ногтей. Квач посмотрит, что в хавире есть, «полечит» замок и обобьет дверь. А через неделю мы с корешом входим в хавиру, берем, сколько унесем, и все чисто, гладко. Только следователь-гад срубил, что это дело рук Квача. Висючки[51] на экспертизу заслал, ну и забарабанили Квача, а он уж нас заложил, сука, срок себе сокращал.

Жиган молча выслушал исповедь Черняка и, побуравив его еще раз своим тяжелым взглядом, коротко бросил:

– Делом заниматься брось! Оно не для тебя, Барышня! – усмехнулся он, назвав кличкой Феликса.

– А что я умею? Каменщиком? Я – не вол! Не в библиотеку же мне идти, книжки соплякам выдавать? – с отчаянием возразил Черняк.

– Я сказал, брось, значит, бросишь! – повторил Жиган с угрозой. Феликс оглянулся и поежился в страхе. В полумраке камеры тяжело спали люди: стонали, разговаривали, хрипели, вскрикивали от тяжких своих снов.

– Вот тебе адрес, – сунул Жиган в руку Черняку скрученную трубочкой бумажку. – Она знает, что тебе делать. Еще будешь благодарить Жигана. Не сделаешь – гляди! – с угрозой закончил он. – Скажешь ей: скоро свидимся.

Жиган встал с нар и, склонив по-бычьи голову, пошел в свой угол. А Феликс злорадно подумал: «Свидишься через десять лет. Бабе можно обещать, она поверит».

В тот последний день Черняк не ходил на лесоповал, он собирался на свободу: деньги, документы ему еще не выдали – это все завтра, когда полностью кончится срок, а сегодня по традиции он был свободен от всего: от уборки, от параши, от подъема и построения. Утром он уйдет отсюда с надеждой, что ему сюда дорога заказана. Хотя многие уходили отсюда с такой же надеждой и возвращались, не успев по-настоящему вкусить и оценить воздух свободы.

Колонну заключенных быстро загнали в ворота, и Феликса это удивило. Едва прозвучала команда, зеки загомонили, что-то их взволновало, взвинтило, усталости они не замечали, словно и не работали целый день на лесоповале. Из отдельных фраз, где часто повторяли имя Жиган, Черняк уловил, что был побег, что он не удался, и только уже ночью ему рассказали, как бежал Жиган…

* * *

…Колонна заключенных возвращалась с работ на зону. Мелкий дождь слегка кропил землю, и заключенные спешили. Но конвойные шагали размеренно и сдерживали колонну, покачивая убедительно карабинами.

Впереди показался небольшой мост с высокими перилами и сеткой ограждения. Жиган вдруг передвинулся вправо и стал крайним в колонне.

Конвойный перешел мост, остановился у конца перил. Второй занял место у начала моста. Часть колонны уже дробно стучала башмаками по настилу, и Жиган поравнялся с солдатом. Вдруг впереди кто-то закричал:

– Ой, больно! Что ты, гад, лупишь по ногам!

Колонна колыхнулась, строй нарушился. Солдат на мгновение повернул голову на шум. Жиган метнулся к нему и камнем ударил в лицо. В следующую секунду он перелетел невысокое ограждение кювета и ринулся вниз по водоотводной канаве к речке. Кустарник скрывал преступника, и он благополучно нырнул под мост. Этот маневр не был замечен конвойными, и лишь один солдат безошибочно угадал направление беглеца. Жиган пробежал несколько сот метров и замер, прислушиваясь. Его обостренный слух уловил тяжелые шаги бегущего следом солдата. Оглянувшись по сторонам, бандит увидел огромный камень, поросший травой. Подхватив увесистый булыжник, он торопливо взобрался на этот камень, распластался на нем и притаился. Вскоре показался и его преследователь – молодой, весь потный, с карабином на отлете и решительным упрямством на лице. Возле огромного камня он чуть приостановился, и тут Жиган прыгнул на него, ударив по голове булыжником. Солдат покатился под откос, а бандит, еле удержавшись на тропе, бросился вниз к реке. С разбега он влетел в воду и, выбиваясь из сил, побрел на другую сторону.

Солдат поднял голову, кровь заливала ему лицо, и он размазывал ее, вытирая руку об