рукой взводу сопровождавших его агентов секретной службы Девплана и даже не взглянув на ошеломленных янсменов, в испуге замерших за столами, он склонился к микрофону шейной гарнитуры.

– С крупными шишками как?

– Более-менее, – негромко, однако отчетливо – связь между Землей и Каллисто оставалась выше всяких похвал – откликнулся Келлман. – Самые ушлые, как водится, успели ускользнуть, попрятались по имениям, но большинству даже в голову не пришло, что мы возьмемся за них вплотную.

– Вы… не имеете права! – заблеял Бабсон. Складчатые, вислые щеки его побелели, как сырое тесто. – Какой закон мы нарушаем? На каком основании…

– Как это «на каком основании»? – перебил его Тавернер. – Вам коммерческого законодательства мало? Не вы ли использовали имя Янси для скрытой рекламы всевозможной промышленной продукции? А между тем такого человека не существует. Нарушение правовых актов, регламентирующих добросовестность рекламы, уже налицо.

Бабсон, звучно лязгнув зубами, захлопнул рот, однако в следующую секунду его челюсть снова безвольно отвисла книзу.

– Что значит… «не существует»? – захлебываясь, отчаянно жестикулируя, залепетал он. – Джон Янси известен всем. Он… он… он всюду!

Внезапно в его пухлой руке неизвестно откуда появился убогий дамский пистолет, но, стоило Бабсону взмахнуть им, Дорсер, зайдя сбоку, спокойно, умело выбил у него оружие. Пистолет откатился в угол, а Бабсон, рухнув на пол, забился в истерике.

Дорсер, скривившись от отвращения, защелкнул на его запястьях браслеты магнитных наручников.

– Ведите себя как мужчина, – прорычал он.

Однако отклика не последовало: похоже, убитый горем Бабсон его просто не слышал.

Вполне удовлетворенный, Тавернер, раздвигая толпу ошеломленного начальства рангом пониже вперемешку с рядовыми служащими, двинулся дальше, к рабочим помещениям. Отыскав стол заваленного работой Леона Сиплинга, он остановился рядом и деловито кивнул.

Считыватель пленок зажужжал, прокручивая первый из измененных сюжетов. Оба замерли, глядя на экран.

– Ну? – заговорил Тавернер, досмотрев сюжет до конца. – Вы специалист, вам и карты в руки.

– По-моему, то, что надо, – нервно ответил Сиплинг. – Надеюсь, слишком большого переполоха не поднимет… Строившееся одиннадцать с лишним лет сносить одним махом нельзя.

– Ничего. Как только появится первая трещина, все зашатается сверху донизу, – заверил его Тавернер и направился к выходу. – Вы здесь самостоятельно справитесь?

Сиплинг взглянул на Экмунда. Тот, прислонившись спиной к дальней стене канцелярии, зорко наблюдал за перепуганными янсменами, не поднимавшими глаз от столов.

– Думаю, справлюсь. А вы куда?

– Хочу посмотреть, как это выйдет в эфир. Вместе со зрителями, первые впечатления оценить, – ответил Тавернер, остановившись в дверях. – Кстати, не трудновато вам будет составлять сюжеты одному? Возможно, поначалу помощников у вас будет немного.

В ответ Сиплинг кивнул на коллег. Кое-кто уже продолжил приостановленную работу, на глазах набирая темп.

– Почему же? – возразил он. – Увольняться никто не намерен. По крайней мере, пока им жалованье платят сполна.

Тавернер, погрузившись в раздумья, выступил в коридор, направился к лифтам и в скором времени спустился вниз.

У демоэкрана на ближайшем перекрестке собралась группа зрителей, предвкушавших вечернюю встречу с телезвездой номер один, с Джоном Эдвардом Янси.

Сюжет начался как обычно. Сомнений в этом быть не могло: при желании Сиплинг мог составить прекрасный кусок без труда, а в данном случае состряпал сам почти весь пирог.

Янси в рубахе с засученными до локтя рукавами, в измазанных землей штанах, не разгибая спины, трудился над своим цветником. Сдвинув на глаза соломенную шляпу, он безмятежно орудовал садовым совком и улыбался ласковому яркому солнцу. Все выглядело весьма убедительно: с трудом верилось, что этого человека в действительности не существует. Пожалуй, Тавернер в такое и не поверил бы, если бы не видел собственными глазами, как Сиплинг с подсобной бригадой кропотливо создавал этот самый сюжет по кусочку!

– Доброго вечера, – задушевно пророкотал Янси, утерев пот с раскрасневшегося, распаренного лица и с трудом поднимаясь на ноги. – Ох, братцы, ну и жаркий нынче денек! – пожаловался он и кивнул на рядок примул. – Вот, видите? Только-только высадил. По-моему, вышло на славу!

Пока что все шло гладко. Толпа бесстрастно взирала на экран, хлебала идеологическую подпитку, не морщась. Тот же сюжет транслировался в эту минуту на всю Каллисто, в каждый дом, в каждый класс, в каждую контору, на каждый уличный экран… а не сумевшие посмотреть его сейчас наверняка не пропустят повтор.

– Да, жара сегодня, друзья, просто на удивление, – повторил Янси. – Для примул чересчур: примулам – им ведь тень подавай.

По экрану скользнули призрачные кадры: Янси бережно сажает примулы в тени под стеной гаража.

– А вот, скажем, георгины мои – дело другое, – в обычной ровной, задушевной манере добрососедской беседы через забор продолжал Янси. – Георгинам солнца нужно как можно больше.

Камера развернулась вбок, поймав в кадр георгины, цветущие буйным цветом на самом солнцепеке.

Рухнув в полосатый садовый шезлонг, Янси сдернул соломенную шляпу и вытер взмокший лоб носовым платком.

– Потому-то, – все так же сердечно объяснил он, – если меня вдруг спросят, что лучше, тень или солнышко, придется так сказать: смотря кто ты, друг, есть – примула или же георгин. Сам я, наверное, примула: с меня солнца на сегодня хватит.

На секунду умолкнув, Янси с обычным, всем известным мальчишеским простодушием улыбнулся в камеру. Зрители смотрели и слушали его, не ропща. Итак, начало положено. Не слишком многообещающее на первый взгляд… но повлечет за собой весьма, весьма далеко идущие последствия, и некоторые из них не заставят себя долго ждать.

Сердечная улыбка Янси померкла, уступив место знакомой серьезности, предвестнице глубокомысленных сентенций. Действительно, Янси, как всегда, собирался изречь очередную мудрость – только ничуть не похожую ни на одну из прежних.

– И, знаете, – неторопливо, веско, без тени веселья заговорил он, – все это заставляет задуматься.

Сделав паузу, он машинально потянулся к бокалу джина с тоником – тому самому бокалу, что до сего момента использовался только для пива. Мало того, рядом, вместо обычного свежего выпуска «Собачьих историй» лежал очередной номер журнала «Психологический вестник». Однако перемены в сопутствующем реквизите зритель воспринимал разве что подсознательно, исподволь, они сыграют роль позже: в данный момент все, затаив дух, ждали, что скажет Янси.

– Сдается мне, – изрек Янси, как будто эта мудрая мысль, свежая, с иголочки новенькая, пришла ему в голову только сию минуту, – кое-кто может полагать, что, скажем, солнце – это хорошо, а тень – плохо. Но это ж чушь откровенная! Солнечный свет хорош для роз и георгинов, а вот мои фуксии солнце прикончит, глазом не успеешь моргнуть!

Камера повернулась вбок, и на экране возникли его прославленные призовые фуксии.

– Может быть, вам тоже такие люди знакомы? Так помните, они просто не понимают старинной истины…

На секунду задумавшись, Янси по обыкновению воспользовался для изложения собственных мыслей подходящим