– Что одному – пища, другому – яд, – глубокомысленно процитировал он. – О вкусах не спорят. Вот я, к примеру, на завтрак предпочитаю глазунью из пары яиц, компот сливовый да ломтик тоста, а Маргарет – миску овсянки. А Ральф ни того ни другого в рот не возьмет: ему блинчики с джемом больше по вкусу. А тот малый, живущий дальше по улице, в доме с огромной лужайкой у парадной двери, любит почки в тесте под бутылочку портера.

Тавернер едва заметно поежился. Да, верный путь им пришлось искать наугад, на ощупь, однако зрители смирно стояли перед экраном, внимали каждому слову. Проникались зачатками новой, радикальной идеи: у каждого свой набор ценностей, собственный, неповторимый образ жизни. Постепенно начинали осознавать, что каждый вправе думать, действовать, развлекаться, радоваться жизни по-своему.

Разумеется, перемены, как и говорил Сиплинг, потребуют времени. Громадную библиотеку пленок придется заменить новой, ломая множество стереотипных заветов во всех сферах жизни один за другим. Банальные рассуждения насчет примул и георгинов положили начало – ни много ни мало – новому типу мышления. Теперь девятилетнему мальчику, пожелавшему разобраться, справедлива грядущая война или несправедлива, придется думать над этим вопросом собственной головой, не ожидая от мистера Янси готовых ответов. Сюжет на эту тему, демонстрирующий, что любую войну одни называют справедливой, а другие – несправедливой, вскоре будет готов.

Вот этот сюжет Тавернер посмотрел бы с удовольствием, но, увы, его время еще не пришло. В эфир такое пустят не скоро: для начала Янси предстоит медленно, но неуклонно изменить художественные вкусы. Не за горами тот день, когда зрители обнаружат, что Янси больше не радуют пасторальные картинки из фермерского календаря.

Что теперь он предпочитает безмятежности пасторалей макабрические, дьявольские фантазии великого голландского живописца пятнадцатого столетия, Иеронима Босха.

Особое мнение

I

«Лысею. Лысею, жирею… старею».

Такой была первая мысль, пришедшая в голову Эндертона при виде юноши, переступившего порог кабинета, но вслух он ничего подобного, конечно, не сказал. Отодвинув от стола кресло, он поднялся на ноги, решительно обогнул стол и, обнажив зубы в вымученной дружелюбной улыбке, приветствовал молодого человека твердым рукопожатием.

– Уитвер, если не ошибаюсь? – спросил он, стараясь, насколько возможно, сохранять внешнюю обходительность.

– Не ошибаетесь, – подтвердил молодой человек. – Но для вас, конечно же, попросту Эд, да… если, конечно, вы, как и я, не любите ненужных формальностей.

Судя по излишне самоуверенному взгляду из-под светлых бровей, сам он уже считал данный вопрос решенным. Полагал, что они, Эд и Джон, прекрасно сработаются с самого начала.

– Не заблудились в дороге? Адрес легко нашли? – сдержанно поинтересовался Эндертон, будто не замечая чрезмерно приятельской преамбулы.

Господи милосердный, не сдаваться же так запросто!

Охваченный страхом Эндертон изрядно вспотел. Уитвер оглядывал кабинет, будто уже стал здесь полным хозяином, будто прикидывал, хватит ли ему места! Мог бы хоть пару дней подождать для приличия…

– Без затруднений, – жизнерадостно, бодро ответил Уитвер, сунув руки в карманы и в нетерпении устремив взгляд на стеллажи с множеством толстенных папок. – Понимаете, я ведь не наобум явился к вам в управление и организацию работы Прекрима вполне себе представляю.

Эндертон дрожащей рукой поднес к трубке спичку.

– И хорошо ли она, интересно знать, организована?

– Неплохо, – объявил Уитвер. – Откровенно сказать, превосходно.

Эндертон смерил молодого человека жестким взглядом.

– Таково ваше личное мнение? Или это просто грубая лесть?

Уитвер простодушно захлопал глазами.

– И мое личное, и не только. В Сенате вашей работой довольны. Откровенно сказать, Сенат просто в восторге. Ну, насколько старичье вообще способно восторгаться, – добавил он.

Изрядно задетый за живое, Эндертон вновь сохранил внешнюю невозмутимость, однако скольких трудов это стоило! Интересно, что думает этот Уитвер на самом деле? Что происходит под его стриженым «ежиком» теменем?

Ясные голубые глаза молодого человека лучились настораживающей проницательностью. Кем-кем, а дураком Уитвер определенно не был и при том обладал нешуточными амбициями.

– Насколько я понимаю, – тщательно взвешивая каждое слово, продолжил Эндертон, – вы будете исполнять обязанности моего ассистента до тех пор, пока я не выйду в отставку.

– Именно так положение дел понимаю и я, – без малейшего колебания ответил молодой человек.

Трубка в руке Эндертона затряслась мелкой дрожью.

– Это может произойти как в нынешнем году, так и в следующем, либо вовсе спустя десять лет. В отставку меня никто и ничто не гонит. Я основал Прекрим и могу оставаться на посту, сколько пожелаю. Решать исключительно мне.

Уитвер по-прежнему простодушно кивнул.

– Разумеется.

С трудом взяв себя в руки, Эндертон чуточку остыл.

– Все это – так, во избежание недомолвок. Чтобы все расставить по местам.

– И с самого же начала. Вы старший. Последнее слово за вами, – абсолютно искренне заверил его Уитвер. – Не будете ли вы так любезны показать мне управление? Хотелось бы поскорее познакомиться с общим порядком работы.

Многоярусная, освещенная желтыми лампами канцелярия встретила идущих негромким, деловитым гулом.

– С идеей Прекрима вы, очевидно, знакомы, – заговорил Эндертон. – Полагаю, это подразумевается само собой.

– Общеизвестной информацией – да, располагаю, – подтвердил Уитвер. – Прибегнув к помощи мутантов-провидцев, вы решительно, разом положили конец посткриминальной карательной системе – тюрьмам, штрафам и тому подобному. Как всем нам ясно, наказания за совершенные преступления не слишком-то сдерживали преступников и, кроме того, вряд ли могли служить утешением жертве состоявшегося убийства.

Оба подошли к лифту, и кабина быстро понесла их вниз.

– Вероятно, вам ясен и основной юридический недостаток прекриминального подхода, – продолжил Эндертон. – По сути, мы арестовываем тех, кто не нарушил никакого закона.

– Однако, вне всяких сомнений, нарушит, – уверенно вставил Уитвер.

– Но, к счастью, не нарушает, так как мы опережаем события, берем изобличенных под стражу, прежде чем им представится случай совершить акт насилия. Таким образом, преступление против закона отходит в область чистой метафизики. Мы объявляем их виновными. Они со своей стороны неизменно утверждают, что невиновны… и, в определенном смысле, действительно невиновны.

Тут лифт выпустил их наружу, и оба выступили в освещенный теми же желтыми лампами коридор.

– Таким образом, тяжкие преступления в нашем обществе изжиты, – продолжал Эндертон, – однако концентрационные лагеря переполнены потенциальными нарушителями закона.

Створки дверей разъехались в стороны, пропуская идущих, сомкнулись за их спиной, и Эндертон с Уитвером оказались в крыле аналитики. Впереди высились внушительные батареи электронного оборудования – приемники данных, вычислительные блоки, анализирующие и упорядочивающие поступающий материал. Позади всей этой электроники, едва различимые глазом среди путаницы проводов, располагались трое мутантов-провидцев.

– Вот и они, – сухо прокомментировал Эндертон. – Каковы, а?

Троица идиотов в полумраке за стойками оборудования лопотала, мычала, тараторила без умолку, а электроника анализировала всю изрекаемую ими белиберду до последнего