– Да, сэр?

– Как у тебя в школе с отметками? – спросил его отец.

Мальчишка – ясноглазый, вылитый Леон Сиплинг в миниатюре – гордо выпятил грудь.

– Твердые A и B!

– Как видите, мальчуган он смышленый. Прекрасная успеваемость по арифметике, географии, истории и по всему остальному, – прокомментировал Сиплинг и вновь обратился к сыну: – Сейчас я задам тебе пару вопросов. Пусть этот джентльмен, наш гость, послушает, как ты на них ответишь, о’кей?

– Хорошо, сэр, – послушно согласился мальчишка.

Узкое, костлявое, лицо Сиплинга помрачнело, как туча.

– Скажи, что ты думаешь о войне? – спросил он сына. – Вам ведь рассказывали о войне в школе, и все крупнейшие войны в истории человечества ты знаешь назубок, так?

– Да, сэр. Мы проходили и Войну за Независимость, и Первую Глобальную войну, и Вторую Глобальную войну, и Первую Водородную войну, и еще войну между колонистами с Марса и Юпитера.

– В школы, – негромко, с нажимом сообщил Сиплинг Тавернеру, – материалы от Янси поставляются тоже – научно-популярные пособия, сериями, в рамках образовательной программы. Янси знакомит детей с историей, объясняя значение тех или иных событий. Янси преподает им естествознание. И правила поведения. И астрономию. И вообще все науки во вселенной. Но я в жизни не думал, что мой собственный сын…

Оборвав фразу, хозяин дома помрачнел сильнее прежнего, но тут же взял себя в руки.

– Итак, – продолжал он, вновь обращаясь к Майку, – о войне ты знаешь все. О’кей, скажи нам: как ты относишься к войнам?

– Война – дело скверное, – без раздумий ответил мальчишка. – Страшнее войн нет ничего на свете. Войны едва не уничтожили все человечество.

– Кто научил тебя так говорить? – спросил Сиплинг, пристально, испытующе глядя сыну в глаза.

Тот слегка замялся.

– Никто, сэр. Никто не учил.

– То есть ты сам так думаешь?

– Да, сэр. Это же правда? Разве воевать хорошо?

– Воевать, разумеется, плохо, – кивнув, подтвердил Сиплинг. – Но что ты скажешь насчет справедливой войны? Войны за правое дело?

– Воевать за правое дело – священный долг каждого порядочного человека, – без запинки отвечал мальчуган.

– Почему?

– Ну, нам же нужно оберегать собственный образ жизни.

– Зачем?

И вновь тоненький, писклявый голос мальчишки даже не дрогнул:

– Нам нельзя отставать от них, сэр. Нельзя казаться легкой добычей. Это подтолкнет врага к захватнической войне. Власть грубой силы нам не нужна. Нам нужен мир… – Мальчишка на миг задумался в поисках подходящего слова. – Мир, существующий по закону.

– Всю эту противоречивую бессмыслицу, – устало, вполголоса прокомментировал Сиплинг, – я написал собственными руками восемь лет назад.

Вздохнув, он кое-как собрался с мыслями.

– Итак, воевать – это плохо, однако воевать за «правое дело» – наш священный долг. Ладно. Допустим, наша… планета, Каллисто, ввяжется в войну с… ну, скажем, исключительно для примера, с Ганимедом, – заговорил он, не в силах скрыть горькой иронии. – Исключительно для примера. Допустим, воюем мы с Ганимедом. Эта война справедливая или же нет?

На сей раз ответа не последовало. Гладкое личико мальчика озадаченно сморщилось, брови съехались к переносице.

– Не знаешь? – ледяным тоном осведомился Сиплинг.

– Э-э, ну, это, – потупившись, залепетал Майк, – наверное…

Сделав паузу, он с надеждой поднял взгляд.

– Наверное, когда придет время, кто-нибудь объяснит?

– Е… еще бы, – слегка поперхнувшись, подтвердил Сиплинг. – Обязательно кто-нибудь объяснит. К примеру, тот же мистер Джон Янси.

На лице мальчика отразилось искреннее облегчение.

– Да, сэр! Мистер Янси уж точно все объяснит. Можно, я играть пойду? – спросил он, шагнув назад, к другим детям.

Проводив сына взглядом, Сиплинг уныло повернулся к Тавернеру:

– А знаете, во что они играют? В игру под названием «Гиппо-Гоппо». Угадайте, чей внук любит ее всей душой. И заодно угадайте, кто ее изобрел.

В гостиной сделалось тихо.

– Что предлагаете? – нарушил молчание Тавернер. – Помнится, вы говорили, что знаете, как со всем этим покончить.

По губам Сиплинга зазмеилась холодная, исполненная коварства улыбка.

– Проект знаком мне от и до… и я действительно знаю, как развалить его изнутри. Однако для этого кто-то должен держать пистолет у виска власть имущих. За девять лет работы я понял, в чем главный ключ к характеру Янси… ключ к личности нового типа, которую мы тут растим. Все проще некуда. Этот-то элемент и делает человека пластичным, податливым – управляемым!

– Сдаюсь, – терпеливо оборвал его Тавернер, надеясь, что связь с Вашингтоном устойчива и в штаб-квартире отчетливо слышат каждое слово.

– Все воззрения Янси беззубы. Пресны. Ключевой их элемент – легковесность. Идеология Янси выхолощена, предельно усреднена, лишена крайностей. Близка к полному отсутствию взглядов, насколько возможно… и вы это явно заметили. Мы искореняем личные мнения всюду, где они могут возникнуть, подталкиваем зрителя к аполитичности. К полному отсутствию точки зрения.

– Да, именно, – подтвердил Тавернер, – однако с иллюзией наличия таковой.

– Если человек нужен нам целиком, необходимо держать под контролем все аспекты его характера. Таким образом, к каждому конкретному вопросу нужен особый подход. Общее наше правило таково: Янси верит в наименее трудное для понимания. Держится самой мелкотравчатой из возможных точек зрения. Самых простых, не требующих напрягать мозги взглядов – взглядов, не проникающих так глубоко, чтобы пробудить в голове настоящие, серьезные мысли.

– Надежных, незыблемых, убаюкивающих взглядов, – взволнованно подхватил Тавернер, уловив посыл. – Но если между ними сумеет затесаться нечто крайне оригинальное, выстраданное, рожденное в муках…

– Вот, скажем, Янси играет в крокет. Поэтому все вокруг маются дурью, гоняя молотками шары, – с блеском в глазах продолжил Сиплинг. – Теперь представьте, что Янси вдруг полюбил кригшпиль.

– Что?

– Шахматы на двух досках. У каждого игрока собственная доска и собственный комплект фигур. Чужой доски ни один не видит. Обе доски видит только посредник – он и сообщает игрокам о выигрыше или потере фигуры, о попытках хода на занятую клетку, о невозможности хода, об шахе, объявленном королю противника или собственному королю.

– Понятно, – тут же ответил Тавернер. – О положении чужих фигур на доске каждый только догадывается. Играет вслепую… О Господи, вот это гимнастика для ума!

– На похожей игре в Пруссии обучали армейских офицеров стратегическому мышлению. Это не просто игра, это, можно сказать, борьба умов космического масштаба. Что, если Янси как-нибудь вечерком сядет с женой и сыном за стол сыграть славную, искрометную, зрелищную партию в кригшпиль часиков так на шесть? Что, если его любимым чтением станут не заскорузлые вестерны с револьверной пальбой и погонями, а греческие трагедии? Что, если его любимым музыкальным произведением станет «Искусство фуги» Баха, а не «Мой старенький домик в Кентукки»?

– Понятно. Картину улавливаю, – изо всех сил стараясь сохранять видимость спокойствия, ответил Тавернер. – Думаю, мы можем помочь.

– Но это же… противозаконно! – жалобно пискнул Бабсон.

– Абсолютно, – подтвердил Тавернер. – Поэтому мы и здесь.

Махнув