Янаев. В лимузине по дороге в московскую резиденцию американского посла он постоянно шутил. Родом Янаев был из крестьянской семьи в Поволжье, как и у всех в тех краях, семья его пострадала во времена сталинской коллективизации и Второй мировой войны. Партийная карьера стала для него мощным социальным лифтом. Партийная роль Янаева, однако, укладывалась в другое значение английского слова party – вечеринка. Он отвечал за встречи иностранных молодежных делегаций, что подразумевало бесконечные банкеты и сплетни. Теперь он решил испробовать свои навыки на Буше. Начал «травить анекдоты», и это подействовало безотказно. Американский президент счел своего собеседника «обаятельным и приятным, с хорошим чувством юмора» и совершенно иным, чем его рисовало представленное Бушу досье ЦРУ[891].

Джордж Буш приехал в Москву с одной целью – подписать Договор о сокращении стратегических вооружений. Переговоры тянулись уже давно и, с точки зрения горбачевских советников, тормозили, а не способствовали улучшению советско-американских отношений. Брент Скоукрофт и другие американские чиновники пытались выжать из осажденного со всех сторон Горбачева и его военных последние возможные уступки[892]. В самолете Буш высказывал опасение, что советское военное командование откажется подчиниться своему главнокомандующему. Побывавший незадолго до этого в Москве глава Объединенного комитета начальников штабов Колин Пауэлл сообщал, что маршалы и генералы по-прежнему поддерживают Горбачева, но предположил, что позиция их может измениться, если они встанут перед необходимостью защитить армию от ненавистных «демократов» и политического хаоса. Возможность военного переворота он тем не менее отвергал: «Не думаю, что мы увидим генералов на коне, берущих себе власть». Буша такая самоуспокоенность не убеждала. Эксперты ЦРУ предупреждали его, что сторонники жесткой линии в партийном руководстве могут выступить против Горбачева и что в таком случае их поддержат военные. Поэтому американский президент решил вести себя в Москве с предельной осторожностью[893].

Московский саммит начался с долгой беседы между Горбачевым и Бушем в Екатерининском зале Кремля. Горбачев выглядел на удивление свежо и бодро. Он рассказал Бушу о секретном соглашении с Ельциным и Назарбаевым и в деталях пояснил, что произойдет после подписания Союзного договора: «Процесс будет продолжаться до тех пор, пока к нему не согласится присоединиться Украина». На Украине, уверенно говорил Горбачев, две трети, если не три четверти населения выступают за сохранение Союза. Затем он попросил Буша о «реальной поддержке» для «победы в решающей битве за реформы». Буш в очередной раз дал свой стандартный ответ: возможности США предоставить помощь советской экономике ограничены. К его облегчению, советский лидер не настаивал[894].

Когда к переговорам подключились и другие члены делегации, Горбачев призвал американцев инвестировать в советскую экономику. Назарбаев, которого Горбачев пригласил принять участие в переговорах, хотел закрепить крупное деловое соглашение между Казахстаном и мультинациональной нефтяной компанией Chevron о разработке огромного Тенгизского нефтяного месторождения у берегов Каспийского моря. С советской стороны было множество бюрократических препон, но существовали препятствия и со стороны американцев. Принятая в 1974 году поправка Джексона-Вэника к заключенному в том же году Соглашению о торговле между США и СССР увязывала американские кредиты и инвестиции в советские проекты со свободой эмиграции из СССР. Накануне саммита был принят новый советский закон о свободном праве на эмиграцию. В ответ Буш отправил в конгресс предложение о приостановке ограничений по поправке Джексона-Вэника (саму поправку мог отменить только конгресс). Он даже пообещал Назарбаеву содействовать в заключении контракта по Тенгизу[895].

Буш отверг, однако, идею о полном членстве СССР в МВФ. «Советская экономика, – объяснял он, – настолько огромна, что будет оказывать слишком большое воздействие на другие страны»[896]. В 1944 году, когда в Кремле был еще Сталин, американцы предложили Советскому Союзу стать одним из трех основателей МВФ и Всемирного банка, рассчитывая таким образом включить СССР в будущий миропорядок. Сталин вместо этого предпочел курс на экономическую автаркию[897]. В июле 1991-го Горбачеву пришлось расплачиваться за решение Сталина. За пару лет было невозможно стереть четыре десятилетия конфронтации, на какие бы уступки ни шел советский лидер и какое бы обаяние он ни демонстрировал.

Ельцина пригласили присоединиться к переговорам, но играть вторую скрипку на горбачевском саммите он отказался и пригласил Буша к себе в новый кремлевский кабинет для отдельной встречи. Скоукрофт убеждал Буша отклонить приглашение – он считал, что Ельцин способен на все, вплоть до того чтобы просить для России отдельное место в ООН. Американцы согласились прийти с условием, что встреча будет короткой, неофициальной и без присутствия прессы. Российский президент опоздал на десять минут, вынудив Буша ждать. После чего похвастался, что Горбачев наконец согласился признать суверенитет России, и предложил американцам «формализовать отношения». Буш изобразил удивление: «Какие отношения? Вы имеете в виду между США и Россией или же ваши отношения с центром?» Тут вмешался, обращаясь к Ельцину, государственный секретарь Бейкер: «Господин президент, ответ зависит от того, что будет сказано в Союзном договоре о возможности отдельных республик вступать в соглашения с другими странами. Нам сначала нужно увидеть Союзный договор». Ельцин настаивал, что Договор «признает Россию и другие республики суверенными государствами», которые «могут проводить собственную независимую внешнюю политику, включая и внешнеэкономические связи». Эти слова он цитировал из текста, обговоренного для подписания им, Горбачевым и Назарбаевым[898]. Когда Бушу наконец удалось выбраться из ельцинского кабинета, он увидел собравшихся для пресс-конференции журналистов. Ельцин начал общаться с прессой, но американский президент к тому времени уже потерял терпение. «Нам нужно идти, я опаздываю», – сказал он и вместе со своей свитой направился к лимузину. Скоукрофту он жаловался, что Ельцин его заманил в ловушку[899]. Такое же навязчивое стремление самоутвердиться Ельцин демонстрировал и на приеме в честь Буша в Грановитой палате в Кремле. Он постоянно нарушал протокол и даже бесцеремонно пытался сопроводить Барбару Буш к обеденному столу. Американцы не знали, что и думать[900].

Утром 31 июля Горбачев принимал американскую делегацию на президентской даче в Ново-Огарево. Советский лидер рассчитывал спокойно и обстоятельно пообщаться с американцами вдали от прессы, помпезных церемоний и ельцинских выходок. Наконец после девятимесячного перерыва у Горбачева и Буша появилась возможность поговорить с глазу на глаз. Они прогулялись по окружающей комплекс роще, а затем вместе со своими сопровождающими присели на солнечной веранде с видом на Москву-реку. Горбачев смог, наконец, объяснить Бушу в частной беседе, один на один, через что ему пришлось пройти с сентября 1990 года. Его «правый поворот» был необходим для того, чтобы выиграть время для перестройки и дать отпор реакции консерваторов. Теперь у него были развязаны руки – двигаться вперед в полную силу, перестраивать Советский Союз