с внешней безмятежностью пролистывала страницы рекламы супермаркета. Белокурые волосы переливчато текли по молочной коже плеч, дождем соскальзывая на грудь.

Филипп подумал, что когда-то он налюбоваться не мог на ее волосы, а спроси сейчас, хороши ли, неопределенно пожмет плечами: волосы и волосы. Самые обыкновенные, да еще крашеные. Он вспомнил популярный российский фильм, который смотрели вместе с мамой, и усмехнулся.

– Ты зачем приехала?

Тесса сделала вид, что только что заметила его, и встала. На Аглаю она не смотрела, из чего Филипп сделал вывод, что гадостей было вылито предостаточно.

– Филипп, я соскучилась! – для приветствия она протянула ему обе руки, которые на миг застыли в воздухе, и, не дождавшись рукопожатия, опустились. В глазах Тессы промелькнула горечь. – Ты прав, я заслуживаю казни. Но и приговоренный к гильотине имеет право на последнее слово, поэтому прошу – выслушай.

Тесса ломала комедию, как плохая актриса, и Филипп почувствовал тяжелое раздражение, словно в его чистый и ясный мир вторгся завоеватель с тупым мечом. Почему-то именно это сравнение пришло к нему на ум, когда на Тессиных ресницах блеснули слезинки.

Но больше всего он сейчас боялся оттолкнуть от себя Аглаю. Она не понимала их беглый разговор на французском и могла предположить любой исход событий.

Филипп посмотрел ей в глаза:

– Я не знаю, что тебе сообщила моя бывшая невеста, но она сейчас уйдет и больше никогда не вернется.

Ответ Аглаи прозвучал тихо и ровно, словно издалека:

– Ты не должен оправдываться. Твоя личная жизнь меня не касается. Мы просто друзья.

Под колючим взглядом Тессы она прошла через гостиную наверх в свою спальню, и Филипп подумал, что если немедленно не выпроводит Тессу, то Аглая снова сбежит через окно.

Он повернулся к Тессе, и они оказались лицом к лицу. Побледнев, Тесса то сплетала, то расплетала пальцы, посверкивающие бриллиантовым блеском, а потом вдруг резко вскинула руки ему на плечи:

– Прости меня, Филипп! Я думала, что смогу жить без тебя. Я старалась забыть твои глаза, твой смех, твои шутки, забыть, как мы бродили вдоль Сены и купались на пляже в Каннах. Я делала вид, что тону, а ты изображал, что меня спасаешь. Мы играли, как дети. Мы были счастливы, помнишь? – на мгновение она припала лбом к его груди, а когда подняла голову, по ее щекам текли слезы. – Я не хочу верить, что ты зачеркнул все хорошее, что было между нами.

– Наше совместное будущее зачеркнула ты, Тесса. Между любовью и деньгами ты выбрала деньги. Для тебя это верный выбор. Кстати, я очень благодарен маэстро Модильяни. Окажись дама в зеленой шляпе моей собственностью, я прожил бы жизнь с нелюбящей и, как оказалось, с нелюбимой женщиной.

– Нелюбимой? – Тесса отпрянула. – Что, я тебе совсем безразлична? – теперь ее голос звучал трагично и испуганно.

– Нет, что ты, я тебе благодарен, – он покачал головой, – из наших отношений я извлек хороший урок быть осмотрительнее и держаться подальше от искательниц выгоды. Прощай, Тесса. Ты знаешь, где выход.

– А если я не уйду? Останусь здесь? Буду, как она, готовить обеды, – движением бровей Тесса указала на кухонную стойку, – или что там она делала? Хочешь, научусь говорить по-русски?

Словно боясь, что ее сметет ветром, Тесса вцепилась руками в спинку кресла.

– Если ты не уйдешь, то мне придется вынести тебя на руках. И будь уверена, я это сделаю, – сказал Филипп, с тоской представляя комизм своих последующих действий.

Упрямство Тессы было невыносимо.

Спас положение Мураками, который с грохотом чугунного ядра скатился по стеклянным ступеням. Филиппа всегда удивляло, как много шума может производить небольшое животное. Мячиком впрыгнув в кресло, кот проехался когтями по подлокотнику и медленно повернул голову в сторону Тессы. Вызов, таящийся в его узких глазах, не сулил ничего доброго. Подняв хвост дыбом, Мураками взял несколько секунд на раздумье, а потом исторгнул из себя глубокое, душераздирающее «мяу», достойное первого приза среди котов и кошек всех времен и народов.

– Ненавижу твоего кота! И тебя ненавижу!

Тесса уходила, гордо вскинув голову и выпрямив спину, словно бы последнее слово осталось за ней, а не за Мураками.

Дождавшись хлопка входной двери, Филипп пристально посмотрел на хитрую кошачью морду. Но Мураками оставил его взгляд без внимания. Он был всецело поглощен ловлей мухи.

Санкт-Петербург, 2014 год

Когда колеса самолета оторвались от взлетной полосы аэродрома Шарль-де-Голль, Аглае подумалось, что она летит в пропасть. Ассоциацию с пропастью усугубляло то, что весь путь самолет, который попал в зону турбуленции, мотало, как обезьяну на лиане. В середине рейса, после особо сильной тряски, погас свет, и быстрый английский говорок напомнил пассажирам, чтобы они не забывали в салоне вещи. Женщина, наискосок по проходу, охнула и перекрестилась. Какой-то мужчина в хвосте салона внезапно пропел несколько тактов веселой песенки и замолк, когда на него зашикали со всех сторон. Если бы самолет был российский, то Аглая чувствовала бы себя увереннее.

– Девушка, если вам не надо, то дайте мне свой мешочек, – вежливо попросила старушка с заднего ряда. Скомканное страданием лицо с прилипшими ко лбу седыми прядками было откровенно зеленого цвета, и Аглая подумала, что эта бабушка, наверно, больше не захочет повидаться с Парижем.

В соседнем кресле сидел толстый француз, который с самого начала рейса пытался ее развеселить, делал большие глаза, пыхтел, размахивал руками, а потом дошел до того, что предложил заплатить за набор еды, который разносили стюардессы. В ответ Аглая вежливо улыбалась и снова погружалась в свои мысли. По мере приближения самолета к России нарастала противная, выматывающая нервозность с неизбежными вопросами о настоящем и будущем. В голову лезли мысли о полицейском, который разыскивал ее через соседку, и о том, что рано или поздно до нее доберется Евгений Борисович и неизвестно, останется ли она вообще жива или пересядет в инвалидное кресло. Но самой острой болью, перед которой блекло все остальное, был страх никогда больше не увидеть Филиппа.

Филипп…

Аглая собралась уезжать наутро после ухода Тессы. С планшетом в руках, Филипп пил утренний кофе. В тостере шипели горячие тосты, разливая по кухне аромат жареного хлеба с сыром и помидорами. Когда она сказала, что уезжает, он даже не поднял голову. Сидел и пальцем чертил на мониторе.

– Филипп, ты слышал, я уезжаю. И не беспокойся, у меня есть деньги на билет.

Показалось или правда, но собственный голос прозвучал так дребезжаще, что спавший на шкафу кот Мураками с испуга спрыгнул на диван.

– Я слышал.

Он по-прежнему