прогнозов. В обычные времена эксперты предсказывают рост или падение рынка в конкретном году в пределах 20 процентов. Авторы прогнозов, выходящих за эти узкие рамки, рискуют прослыть безумцами, а большинство оценок колеблется в пределах единичных расхождений со средней цифрой. Когда надувается пузырь, все складывается иначе. Джеймс Глассман вместе со своим соавтором-экономистом Кевином Хассетом в 1999 году написал книгу, в которой предсказывалось, что промышленный индекс Доу-Джонса вырастет минимум втрое по сравнению с текущим уровнем – примерно с 11 000 пунктов до 36 000 пунктов за несколько лет. Чтобы не отставать, другие пророки были вынуждены задирать свои оценки и прогнозы до 100 000 пунктов784.

Способ, которым Глассман и Хассет пришли к оценке фондового рынка в три раза выше текущего уровня, отлично иллюстрирует усилия, затрачиваемые на рационализацию заоблачных цен. Авторы просто-напросто манипулировали так называемой ставкой дисконтирования, применяемой как к акциям, так и к облигациям. Грубо говоря, ставка дисконтирования – это доход инвесторов до понесения рисков владения ценными бумагами; чем выше риск, тем выше требуемый доход (ставка дисконтирования) за владение акциями. Например, в середине 2019 года сверхнадежные долгосрочные казначейские облигации приносили 2,5 процента прибыли, тогда как доход, необходимый для владения гораздо более рискованными акциями, был примерно в три раза выше (в настоящее время около 7,5 процента, приблизительно 10 процентов до 1990 года).

Цена долгосрочных активов, к примеру, 30-летних казначейских облигаций или акций, в целом обратно пропорциональна ставке дисконтирования: уменьшим ставку дисконтирования вдвое (скажем, с 6 процентов до 3 процентов), и цена тоже вырастет вдвое. (Поскольку у акций нет даты истечения срока, они, по крайней мере теоретически, даже «долгосрочнее» казначейских векселей.) Наоборот, когда экономика слабеет или глобальная геополитическая обстановка ухудшается, инвесторы настаивают на гораздо более высокой прибыли, т. е. на повышении ставки дисконтирования за владение акциями, и стоимость последних снижается.

По Глассману и Хассету выходило, что инвесторы превратились в новый тип человека – homo economicus, который хорошо знает, что акции не сулят рисков в долгосрочной перспективе, поскольку они всегда поднимаются после падения цен. Посему этот новый образчик человеческой природы решает применять 3-процентную ставку дисконтирования к акциям, отринув историческую 10-процентную ставку; в теории это должно повысить их цену более чем в три раза (10 процентов / 3 процента)785.

Глассман и Хассет забыли знаменитое предупреждение Темплтона по поводу утверждений, будто отныне все будет по-другому. Почти одновременно с публикацией в 2000 году их книги интернет-пузырь лопнул из-за внезапного обнаруженных рисков, тем самым ознаменовав развязку величайшей финансовой мании всех времен. Менее чем за два года американские акции потеряли 6 триллионов долларов рыночной стоимости, как если бы исчезли в никуда семь месяцев совокупного экономического производства страны. В 1929 году всего 10 процентов домохозяйств владели акциями, но к 2000 году благодаря личным брокерским счетам, паевым инвестиционным фондам, разнообразным пенсионным планам и всеобщему увлечению инвестициями доля владельцев акций увеличилась до 60 процентов домохозяйств. Десятки миллионов человек, мнивших себя финансово обеспеченными, в одночасье убедились в обратном, а еще миллионы, уверенные в сохранности своих накоплений на пенсию, были вынуждены продолжить трудовую деятельность.

В этой истории 2000–2002 годов, старой, как сами финансовые рынки, инвесторы в очередной раз испытали горькие муки внезапных финансовых потерь. Как высказался сатирик Фред Швед, «на свете хватает того, что невозможно внятно объяснить девственнице – ни словами, ни картинками. А еще никакое описание, которое я мог бы здесь привести, не передаст отчаяние человека, лишившегося реальных денег, которыми он когда-то владел»786.

Глава пятнадцатая

Махди и халифы

Интернет-пузырь, выражаясь образно, опустил занавес над массовыми маниями двадцатого столетия. Зато с началом двадцать первого века знакомый нарратив конца времен, в интерпретации самой молодой из авраамических религий, поразил мир своей жестокостью – и способностью привлекать сторонников.

Шестнадцатого ноября 2014 года боевики организации «Исламское государство» (ИГ) обезглавили американца Питера Кассига вместе с восемнадцатью сирийскими пленными. Бывший рейнджер армии США попал в плен, когда выполнял гуманитарную миссию. Злодеи не стали выкладывать видео с моментом казни, но показали ее последствия: отрубленная голова Кассига упала к ногам «Джихади Джона» – предположительно, гражданина Великобритании по имени Мохаммед Эмвази, а тот изрек с британским акцентом: «Мы хороним в Дабике первого американского крестоносца и с нетерпением ждем остальных»787.

За предыдущий год эффективные пиар-кампании ИГ в социальных сетях привлекли в ряды организации тысячи боевиков и добровольцев, даже из процветающих и мирных стран Запада. Город Дабик, упомянутый Джихади Джоном, и одноименный журнал ИГ в равной степени важны для понимания сути этих усилий по вербовке новых сторонников [202].

Журнал получил свое название в честь города на северо-западе Сирии; в 1516 году турки-османы при Дабике разгромили египетских мамлюков, и эта победа обеспечила туркам власть над Левантом. Кроме того, что важно и символично для современных джихадистов, был возрожден халифат, то есть государство во главе с наследником пророка Мухаммада, которому предназначено править всеми мусульманами; халифат просуществовал четыре столетия. Эта связь с Османским халифатом выделяет невзрачный и ничем не примечательный Дабик из множества похожих городков и делает его средоточием исламского нарратива о конце времен.

Апокалиптические традиции иудаизма, христианства и ислама схожи друг с другом, что ничуть не удивительно, если учитывать общее происхождение этих религий. В раннем Средневековье византийцы и мусульмане строили планы взаимного нападения на одних и тех же строках из библейской книги пророка Даниила788. Благодаря своему военному прошлому, Дабик превратился в исламский Армагеддон, в место, где силы антихриста (чаще всего мусульмане именуют его Даджжалем) сразятся с воинством праведников.

Разумеется, сюжеты конца света в трех религиях различаются деталями. В христианской эсхатологии используются преимущественно видения ряда библейских пророков, в первую очередь Иезекииля и Даниила, а также Откровение Иоанна Богослова, тогда как исламская эсхатология имеет более расплывчатые по содержанию, следовательно, менее ясные источники – хадисы, то есть записи изречений Мухаммада (в переводе с арабского это слова значит «вести» или «сообщения»). В отличие от христианской эсхатологии, мусульманская «священная книга», Коран, почти не содержит пророчеств; более того, она, подобно святому Августину и последующей католической богословской традиции, настоятельно предостерегает правоверных от желания вычислить дату конца времен.

Впрочем, христиан и мусульман буквально снедает это желание установить точную дату конца света, а мусульманские нарративы последних времен множатся и прорастают, словно цветы в пустыне, из бесчисленных хадисов789. Посему исламская эсхатология оказывается даже еще более запутанной, чем христианская. Например, суннитская традиция охватывает около десяти тысяч хадисов, и обилие комментаторов толкует каждый из них по-своему. Один средневековый ученый перечислял более тридцати тысяч версий. За столетия после кончины Мухаммада в 632 году ученые старательно классифицировали и каталогизировали