Я с трудом узнал Майлза. Он выглядел моложесвоих двадцати девяти и стал похожим на самого обычного человека. Лицо его былоотмечено удивительным спокойствием, как будто «Матушку» совершенно не удивляло,что лежит он в этом деревянном ящике. Майлзу бы точно не понравилась та одежда,в которую его облекли по такому печальному случаю, но поскольку сами Ангелы неоплачивали похороны, то лучшее, что они могли сделать, так это обеспечитьпопадание куртки с «цветами» в гроб до того как его закроют крышкой навсегда.Баргер стоял рядом с людьми из похоронной команды, чтобы проследить за ихдействиями и гарантировать, что все будет сделано как надо.

После службы более двухсот мотоцикловсопровождали катафалк на кладбище. Позади Ангелов ехали все другие клубы,включая полдюжины «Драконов» из Ист Бэй, и, по словам радио-комментатора,«десятки райдеров-подростков, с такими мрачно-торжественными лицами, что можнобыло подумать – только что на тот свет отправился сам Робин Гуд».

Ангелы Ада врубались получше. Не все они,конечно, читали о Робин Гуде, но интуитивно понимали, что такая параллельделала им честь. Возможно, молодые «отверженные» действительно верили в это, иу них в душе еще оставалось местечко для парочки красивых иллюзий. Те, комубыло около тридцати или тридцать с хвостиком, слишком долго прожили,сроднившись со своим презренным имиджем, чтобы думать о себе как о героях. Онидают себе отчет в том, что герои – всегда «хорошие чуваки», и они виделидостаточно ковбойских фильмов, чтобы понимать, что «хорошие чуваки» в концеобязательно побеждают. В таком мифе, похоже, для «Матушки» Майлза не нашлосьместа, а ведь он был «одним из лучших». Все, чего он удостоился в конце, –две сломанные ноги, проломленная голова и несусветное пиздобольство священника.Только его принадлежность к Ангелам Ада спасла Майлза от тихого и почтианонимного попадания в могилу, подобно любому замшелому клерку.

А в итоге его похоронам было посвященомножество репортажей в национальной прессе: Life поместил фотографию процессии,входящей на территорию кладбища; в телевизионных новостях похоронам отвелипочетное первое место, а заголовок в Chronicle гласил: «АНГЕЛЫ АДА ХОРОНЯТОДНОГО ИЗ СВОИХ – ЧЕРНЫЕ КУРТКИ И ЭКСЦЕНТРИЧНОЕ ЧУВСТВО СОБСТВЕННОГОДОСТОИНСТВА». «Матушка» Майлз мог быть доволен.

Сразу же после погребения караванмотоциклистов покинул город в сопровождении эскорта фаланги полицейских машин свключенными сиренами. Уже на окраине Ангелы послали всех и вся на три заветныхбуквы, и умчались назад к Ричмонду, через Залив от Сан-Франциско, где бузиливсю ночь без продыху, а весь следующий день держали на пределе нервного срываславных блюстителей порядка. В воскресенье вечером в Окленде состоялосьсобрание, на котором утверждалась кандидатура преемника Майлза – Большого Эла. Процедураназначения прошла спокойно, без всякого налета похоронной мрачности. Стенанияпривидений-плакальщиц, столь громкие в четверг, уже стихли и никого небеспокоили. После собрания в грешном клубе «Синнерз» была устроена пивнаявечеринка, и к моменту закрытия заведения они успели договориться о датеследующего пробега. Ангелы соберутся в Бейкерсфилде, в первый день весны.

#

«Всю жизнь моя душа искала нечто, чемуназванья дать я не могу»

(Запавшая в память строка из одного давнозабытого стихотворения).

#

Месяц проходил за месяцем, с Ангелами теперь явиделся редко, хотя в качестве «ангельского» наследства у меня все ещеоставалась большая машина – четыреста фунтов хрома и грохота, покрашенныхнасыщенной красной краской… и на ней можно было сорваться вдоль прибрежногохайвея и почувствовать себя свободным и неприкаянным в три утра, когда все копызанимали глухую оборону на 101-м. Я практически полностью разбил свой байк впервой же аварии, так что на его восстановление ушло довольно много времени. Послеэтого я решил ездить совсем по-другому – перестал испытывать судьбу на крутыхвиражах, не расставался со шлемом и пытался не превышать скорость… моястраховка была уже аннулирована, а водительские права дышали на ладан.

И поэтому все и всегда происходилоисключительно ночью, когда я, подобно оборотню, выводил свое чудовище из стойладля совершения бескомпромиссного пробега вниз по побережью. Я мог стартануть вПарке Золотых Ворот, планируя заложить лишь несколько зубодробительных виражейдля очистки собственных мозгов от ненужного шлака… но всего за несколько минутя уже оказывался на пляже, и рев мотора закладывал уши… на вздымающейся волне кнебу летел серфер, и прекрасная пустынная дорога разворачивалась лентой вниз, кСанта Круз… и ни одной бензоколонки на протяжении всех шестидесяти миль. Ниодной! Единственное доказательство того, что цивилизованный мир все-такисуществует, – ночная забегаловка неподалеку от Рокауэй Бич.

В такие ночи даже упоминание о шлеме казалоськощунством, стирались все ограничения скорости, – и никакихпритормаживаний на поворотах. Свобода, которой так недолго можно былонаслаждаться в Парке, была сродни тому самому злополучному стакану,окончательно сшибающему с копыт качающегося алкоголика. Я мог подъехать к Паркусо стороны футбольного поля, и притормаживал на мгновение у светофора в полномизумлении, если неожиданно видел чью-нибудь знакомую физиономию на полночномперекрестке.

Затем – на первую скорость, забывая о машинахи позволяя своему зверю нестись быстрее ветра… тридцать пять, сорок пять… потом– на вторую, и проскочить на светофор на Линкольн Уэй, не беспокоясь, какойсвет горит – красный или зеленый… один… за исключением разве что какого-нибудьдругого безумного оборотня, который тоже вырвался на свободу и начал свойсобственный пробег… но слишком медленно. Остается не так много… всего триполосы на широком повороте, и для тяжело едущего байка достаточно места, чтобыобогнать почти все, что движется… затем – на третью, шумную скорость, выжимаясемьдесят пять, ветер уже не просто свистит в ушах, а вопит, и давление назрачки такое, как будто ты нырнул в воду с высокого борта корабля.

Устремив свой взор вперед, откинувшись насиденье, мертвой хваткой вцепляешься в руль, когда байк начинает подпрыгивать ивибрировать на ветру. Чьи-то задние фары, светящие далеко впереди, приближаютсявсе быстрее и быстрее, и неожиданно -шшшшшшш – проносятся мимо и сворачиваютвниз к повороту рядом с зоопарком, где дорога выходит к морю.

Дюны здесь более плоские, и в ветренные днипесок задувает через хайвей, образуя солидные наносы, такие же смертельноопасные, как и любая масляная пленка… моментальная потеря контроля, крушение,катишься кубарем… и на следующий день можешь попасть в крохотную газетнуюзаметку: «Неопознанный до сих пор мотоциклист погиб прошлой ночью, невписавшись в поворот на Хайвее 1».