– Я все объясню, – тихо сказала Паучиха.

– Объяснишь, но потом, – резко произнес я. – Семейные склоки никогда мне не нравились. Избавьте от необходимости их созерцать. Второе. Что ты сейчас делаешь, брат? Зачем ты злишь Механика ущемлением его подопечных?

– Золотой Мост – он действительно мост между Атаманом и Мятежником. Только заставив его присоединиться к Империи, мы обезопасим ее.

– Не свои слова говоришь, брат. Рот открываешь ты, а слышу я Паучиху. Идея ведь была ее? Ее, я знаю. Ты бы по-другому действовал. Либо пытался убедить местных купцов, показать выгоды соединения с Империей, либо сразу двинул войска. А разжигание недовольства, раскол горожан на два лагеря – тут Мизгирней пахнет за версту. И мне подобные действия не нравятся. Этот приказ отдали не сегодня. Ты ехал на переговоры в надежде найти общий язык – и одновременно затягивал удавку на шее Золотого Моста.

– Да, она убедила меня, что это правильно. Приказ всегда можно отменить, если Механик согласится присоединиться ко мне. Рот купцам заткнуть золотом. Казна Империи нужды не испытывает. Гораздо хуже – потерять время, упустить инициативу.

– Думаешь, мы поладили бы с твоей возлюбленной, прими я предложение стать Императором? Она либо спорила бы со мной до хрипоты, либо на словах согласилась бы и тихой сапой делала по-своему. Мало? Могу добавить.

– Искатель, ты смотришь на все слишком однобоко! – возмутилась Ведьма.

– Разве? Вчера вот Император пришел на встречу схимников безоружный. Вроде бы демонстрировал желание договориться, доверие братьям. Почему же под вашими плащами были мечи? Думаете, я самый наблюдательный? Ошибаетесь. Почти все это заметили.

– Идти безоружным на встречу с Атаманом? – возмутилась Паучиха. – Я не настолько ему доверяю.

– Брат, и это можно исправить, – попытался успокоить меня Император. – Мы поговорим…

– Вы все только и делаете, что говорите. Теперь придется послушать. Мне не нравится, что вы все напрямую вмешиваетесь в жизнь простых людей. Мне не нравится, что вы присвоили себе право принимать решения, а им оставили только один путь – следовать за вами. Мне претит, когда схимники вооружаются до зубов и своих учеников используют как оружие друг против друга. А еще все вы видите лишь свой путь, а дороги, которыми идут другие, считаете заблуждением, даже не пытаясь понять их. В этом Император мало отличен от Механика, а Ведьма от Атамана. Я не хочу объединять две неправильности в надежде, что вместе они дадут правильность. Сами заварили – сами расхлебывайте!

– Тебе не удастся отсидеться в стороне. Рано или поздно жизнь заставит принимать решения, – крикнул Император. – Когда прольется кровь схимников, вини в этом только себя!

– Отлично. – Я горько рассмеялся. – А теперь вину за вашу свару ты перекладываешь на меня. Все верно. Всегда ведь виноват кто-то, но не ты? Очнись, брат, кровь схимников уже льется! Четверо погибли! И знаешь, а я ведь тоже начинаю понимать, зачем кто-то захотел истребить носителей нашего учения. Вы все, как дети малые, играете в свои бирюльки и не замечаете, кого при этом топчете ногами.

– Схима не могла возникнуть просто так. Я уверен, что наша цель – быть пастырями людей.

– Пастырь защищает свое стадо, а вы натравливаете свои одно на другое, пытаясь таким нехитрым способом определить, кто же прав. А по мне, все вы ошибаетесь.

– Ну конечно, вот он, Искатель! – крикнула Ведьма. – Все дураки, один он непогрешим!

– Да не в этом дело! – Я тоже начал распаляться. – Уже мозоль на языке натер, упрашивая всех вас: оставьте людей самим себе. Избегайте войны хотя бы года три. Потом мы уйдем, и время покажет, чьи идеи оказались лучше, жизненней.

– Мы никому войны не объявляли, – напомнил Император.

– Зато усиленно провоцируете ее.

– Чем? На металлы пошлины поднял? Так пусть в своих горах поищут месторождения. Но нет же, для этого работать надо. А толстопузые торгаши предпочитают потеть только при подсчете денег! Что еще? Расписки запретил? Так не сегодня завтра Механик сделал бы то же самое. Бумага и пергамент – одно, а золото – совершенно другое. Если начнется война, все расписки не будут стоить и ломаного медяка. Я защищаю своих людей, как могу. Время, говоришь, покажет? Ничего оно не покажет! Я уже не важен. Империя создана, ее образ светел в умах венедов. Мы вложили его туда, и он останется после нашего ухода.

– Оставь, – устало промолвила Паучиха. – С ним мы не договоримся.

– Но почему?! – Император грохнул кулаком по столу.

– Не тем вы занимаетесь. Мне так кажется. Прости. Сейчас меня больше волнует другое. Хотя бы этот загадочный убийца, хоть и сам верю в него с трудом. Мне хочется понять, для чего Схимник создал наше учение. И мне не хочется бросать своих учеников в вашу политическую мясорубку.

– Я проведу тебя. – Ведьма встала.

Мы вышли, оставляя печального Императора и злую Паучиху.

– Значит, вот так, Искатель, – тихо произнесла она.

– А разве могло быть по-другому? Тридцать лет. Тридцать лет без тебя…

– Двадцать семь, – поправила она. – Через два месяца будет двадцать семь. Помнишь ту осень?

– Осень нашей жизни. Годы ученичества были нашим летом. А потом пришла осень, следом зима.

– Но за зимой приходит весна. – В ее голосе прозвучала надежда. – Новая наша с тобой весна.

– Прости. Я приложил слишком много сил, чтобы выкинуть тебя из головы, из сердца. Весна не вечна, а от второй осени я просто сойду с ума.

Ведьма вдруг бросилась мне на шею. Я почувствовал жар ее губ, горячее дыхание, запах сирени. По ее щекам текли слезы.

– Не уходи, Искатель, – прошептала она. – Если ты уйдешь… это будет конец всего. Мы же сожрем друг друга. Останься, хотя бы на эту ночь. Пожалуйста.

– Прости, меня ждут. Для нас уже слишком поздно. Я – не тот Искатель, которого ты знала. Разучился любить.

Я попытался отстраниться, но она не хотела меня отпускать.

– Останься. Прошу. Я боюсь, что больше никогда тебя не увижу!

Запах сирени, мягкая трава, слегка колючая, утренняя свежесть. Журчание ручья и необычайное спокойствие. Глупо отрицать, что за все эти годы я вспоминал ее не раз. И почему-то именно то, самое первое утро. Мы еще не ушли от мира вместе с учителем. И схима еще оставалась для меня чем-то новым, необъятным. Но я радовался, что следующие тридцать лет я и она проведем вместе. Я был так молод!

– Мне казалось, в посольском приказе много чинуш всевозможных, а здесь пусто, – как-то невпопад произнес я.

– Брат выгнал всех, велел освободить дом. Останься. На улицах сейчас неспокойно. К ночи они все разойдутся, эти смутьяны.

– Ты боишься за меня? – Я ласково провел рукой по ее щеке, стирая слезы.

– Боюсь.

– Я же схимник. Что они мне сделают?