трудностях. Данченко отвечал, обдумывая каждое слово, собеседников это раздражало.

— Вы человек военный и связаны присягой. Потому мы не просим сведения, являющиеся военной или государственной тайной, хотя считаем, что между друзьями, единомышленниками тайн быть не должно. Нас прежде всего волнует жизнь советского народа, его заботы, проблемы. Все, что хоть немного касается быта деревни, рабочего поселка, города, отношений между классами. Рассказывайте обо всем, даже о том, что считается мелким и несущественным.

Данченко говорил о подвигах советских воинов на фронтах, о Гастелло и Космодемьянской, о сокрушительном разгроме немецко-фашистских войск под Москвой, о трагедии блокадного Ленинграда. Он увлекся, Ли Цзян не успевал переводить. Его слушали с неподдельным волнением.

— Вы настоящие герои! Мы гордимся братской дружбой с великим северным соседом! — то и дело восклицал Ли Цзян, пожилой китаец одобрительно качал седой дынеобразной головой, тряс остренькой бородкой. Похоже, он понимает по-русски, мелькнуло у старшины. Обрисовав обстановку, сложившуюся осенью 1942 года на Волге, Данченко сказал, что его сведения значительно устарели. Седой китаец приветственно вскинул сжатый кулак.

— Сталинград! Сталинград!

— Наши бойцы восхищены стойкостью и мужеством советских воинов, самоотверженно защищающих родину! — с пафосом произнес Ли Цзян. — На Волге противостоят друг другу огромные армии; чтобы остановить бронированные фашистские полчища, требуется большое количество танков, артиллерии, самолетов, различной боевой техники, необходимы огромные людские ресурсы. Ваше командование вынуждено снимать воинские части с дальневосточной границы и перебрасывать их под Сталинград…

Эге-ге, насторожился Данченко. Вот оно!

— Про це щось слыхать не доводилось. Старшина хоть и большой чин, а все же поменьше маршала.

Ли Цзян рассмеялся, похлопал Данченко по плечу, осведомился о состоянии тыла. Данченко отвечал уверенно — газеты штудировал от строки до строки, постоянно выступал на политзанятиях. Китайцы слушали с непроницаемыми лицами, когда Данченко выдохся, Ли Цзян торжественно проговорил:

— Передайте правительству СССР, что для успешной борьбы с оккупантами и их агентурой мы нуждаемся в дополнительных поставках вооружения, боеприпасов и снаряжения. Много лет Советский Союз давал нам все необходимое, поставки осуществляются и теперь. Нынче, в условиях нарастающего в Китае освободительного движения, помощь должна быть более эффективной, всеобъемлющей. Чтобы успешно противодействовать захватчикам, поставки оружия, боеприпасов, снаряжения, продовольствия и прочего должны неуклонно возрастать. Мы неоднократно поднимали этот вопрос и по различным каналам доводили до сведения Кремля наши нужды и потребности. Хотим воспользоваться случаем и напомнить о себе еще раз.

— Ваша просьба будет доложена незамедлительно. С правительством мне в ближайшее время встретиться, очевидно, не удастся, — старшину в пот бросило от этих «дипломатических» слов. — Но командованию доложу немедленно по прибытии в СССР. Советские люди пристально следят за героической борьбой китайских трудящихся… — Казенные, штампованные фразы, неужели нельзя сказать по-человечески? К Октябрьским праздникам Данченко готовил доклад о международном положении, заучивал наизусть — не читать же по бумажке. Теперь пригодилось, только тон слишком официальный, надо добавить что-то от себя. — Поймите, други дорогие. Тяжело нам. Очень. Фашисты полстраны захватили, измываются над народом. Мы понесли неисчислимые потери в людях, технике, лишились сотен городов, промышленных центров. Тысячи заводов, фабрик, электростанций разрушены. А фронт свое требует: солдат должен быть сыт, одет, обут, вооружен. Нужны танки, самолеты, пушки. Тыл кормить-одевать тоже надо. Но вам мы обязательно поможем. Друзей в беде не оставим, давали и будем давать, только учтите наше затруднительное положение. Может, когда и поменьше пошлем — не обижайтесь. Временно, конечно, разобьем фашистов, снабдим вас в полной мере…

Китайцы слушали молча, скользнув пытливым взглядом по их деревянным лицам, Данченко мысленно отматюкал себя. Зарапортовался, оратор! Пора закругляться.

— Извините, если что не так — я высказывал личное мнение. Я рядовой гражданин, сужу со своей колокольни, а она не высокая. Но я коммунист, я и обязан быть откровенным. Идея у нас общая, цели общие и противники практически одни и те же. Мы соратники, друзья и всегда поймем друг друга. Заверяю — поручение ваше выполню!

— Спасибо, товарищ! — прочувственно проговорил Ли Цзян. — Вы многое сделали и делаете для освобождения народов Китая, великое вам спасибо! Мы хотим еще раз обратить внимание правительства СССР на сложность нашего положения. Мы нуждаемся во всевозрастающей постоянной помощи независимо от ситуации, сложившейся на советско-германском фронте, от успехов или неудач ваших войск. Необозримые просторы России предоставляют советским полководцам неограниченные возможности для маневрирования на больших пространствах. Немцы не смогут проглотить и переварить захваченное и в конце концов потерпят поражение. Наше положение значительно сложнее, поэтому мы считаем, что Советский Союз должен во имя братской дружбы и интернациональной солидарности многим поступиться и дать нам как можно больше, даже оторвав что-то от себя.

«Ах, вот как?! — подумал Данченко. — Отдай жену дяде…»

— Повторяю, я всего лишь рядовой член общества, к государственным тайнам не приобщен, но знаю: мы интернационалисты и для своих классовых братьев никогда ничего не жалели, не пожалеем и впредь. Так было, и так будет всегда!

XXIII

СНОВА В ПУТИ

Пригласив русских к себе, Ли Цзян объявил, что им придется отбыть на родину в сопровождении китайских бойцов, хорошо знающих местность, по которой проложен маршрут, разработанный на основании разведданных, полученных штабом накануне. Провожатые родились и выросли в приграничье, неплохо ориентируются в местных условиях неоднократно бывали там по заданию командования. Русским выдали военную форму без знаков различия, теплое белье, плотные защитные стеганки, шапки, перчатки, вооружили карабинами, гранатами, ручным пулеметом.

— Дегтяревский. — Огладив корявой ладонью вороненое тело ручника, Данченко с треском припечатал диск. — Новенький, видать, недавно с завода.

Петухов разобрал пулемет, заглянул в ствол.

— Точно. Из него еще не стреляли.

— Удали смазку, протри насухо, — приказал Данченко. — А ты, Пимен, займись боеприпасами.

— Есть! Гранаты, между прочим, тоже нашенские — РГД и «феньки».

— Интернационализм в действии, — весело пояснил Петухов. — И тебе работенка есть, Петя. Сходи, пожалуйста, к ихнему Плюшкину, разживись ветошью для протирки. Заодно и шомпол добудь, без него стволы не продраить.

— Возьмите меня, Петр, — предложил Лещинский. — Иначе как вы с китайским коллегой объяснитесь?

— Не ходи, Стас. Наш Плюшкин с китайским всегда общий язык найдет.

— Цыть, петух бесхвостый! Раскудахтался. Оставайтесь, Станислав Леонидович, я сам управлюсь.

Данченко был озабочен: стоило ли Лещинскому давать оружие? Не исключено, что раскаяние переводчика вынужденное, притворство, ловкая игра. Оттяжка времени в ожидании подходящего для бегства момента. Вооруженный, он станет опасным, в любую минуту может пустить оружие в ход. Если же карабин у него отобрать, китайцы поймут, что Лещинский служил оккупантам, и тогда его участи не позавидуешь: с японскими прислужниками здесь церемониться не станут. Выхода нет, придется рисковать. Но глаз