поэта не сами по себе, а как материал для творчества. Для Гумилева эти слова были символом веры; повторяя их, он разгорячился, на лбу выступили красные пятна, он рассказал мне, что недавно, мучаясь потребностью писать, он прижал к ладони зажженную папиросу и заставил себя терпеть боль, а потом сел к столу и написал стихи. Поэтическое творчество требует преодоления. Поэтому девушка, которая хочет стать поэтом, должна научиться преодолевать девичью стыдливость» (Время и мы. 1987, № 98. С. 181–182; упоминание «акмеизма» является анахронизмом — термин возник полтора-два года спустя; ст-ние В. Я. Брюсова «Поэту» цитируется неточно)» (ПРП 1990. С. 309–310). Как образец «неплохой копии» блоковского «оригинала» можно привести ст-ние «Прохожему»:

Когда нисходит вечер синий

В седую пыль и гул столиц,

И зелень у оград невинней,

И тоньше очертанья лиц, —

И ты потерян в тусклом гуле

Людской толпы, не друг, не враг,

Влачишь по плитам сизых улиц

Бесцельный и неспешный шаг, —

Помедли в дымке сонных блестков,

Пока не зажжены огни,

И женщинам у перекрестков

В глаза вечерние взгляни.

<...>

Стр. 110. — Александр Николаевич Емельянов-Коханский (1871–1936) — поэт, переводчик Ницше и автор многочисленных полупорнографических рассказов и повестей, — скандально «прославился» после выхода в 1895 г. сборника стихов «Обнаженные нервы», посвященного «Мне и египетской царице Клеопатре» (позже он разъяснял, что имел в виду египетскую богиню Мна) и открывавшегося вынесенными на обложку стихами «Я декадент! Во мне струится сила...». Емельянова-Коханского, наряду с Брюсовым и А. М. Добролюбовым, считали «первым русским декадентом», хотя сам Брюсов, знавший Емельянова-Коханского в годы «бури и натиска» символизма, всегда отделял его от «новой школы» как фальсификатора (см.: РП II. С. 231–232). Стр. 113–114. — Ср. в знаменитом «манифесте» В. Я. Брюсова в первом номере «Весов» (1904): «Искусство только там, где дерзновение за грань, где порывание за пределы познаваемого» (Брюсов В. Я. Собрание сочинений: В 7 т. М., 1975. Т. 6. С. 92). Стр. 125–126. — Имеется в виду книга: Игорь Северянин. Предгрозье. 3-я тетрадь 3-го тома стихов. Брошюра 29-я. СПб., 1910. Г. В. Иванов писал по поводу этой рецензии А. Д. Скалдину 29 августа 1911 г.: «Право, мне кажется, И[горь] С[еверянин] поэт, и настоящий поэт, а не версификатор только. Поносящие его в газетах — слепы, а Гумилев похвалить не смел, а бранить не хотел и написал нечто...» (ЦГАЛИ; цит. по ПРП 1990. С. 311). Тем не менее «нечто» Гумилева было одним из первых «серьезных» откликов — если не «положительных», то по крайней мере «позитивных» — в периодике «серебряного века» на творчество Игоря Северянина (Лотарева Игоря Васильевича, 1887–1941 — см. №№ 55, 63 наст. тома и комментарии к ним). Гумилева поддержал Брюсов, писавший ему 20 июня 1911 г.: «Читал Ваше письмо о поэзии и в большинстве с Вашими отзывами согласен. Игорь Северянин действительно интересен» (ЛН. С. 504). Стр. 131. — Цитируется ст-ние «Секстина. (Увертюра)». Стр. 134–135. — Дж. Доэрти отмечает, что «одна из главных пунктов антисимволистских позиций акмеистов заключается в реакции против того, что стало предсказуемым в поэзии — т. е. в осознании, что определенные формы, тропы, слова и образы стали условными за счет частого повторения и лишились поэтической значимости. Однако эстетическое преимущество «неожиданности» состояло не столько в новизне, сколько в использовании уже доступного непредвиденным образом, обновлении прошлого. <...> «Неожиданное» все-таки не всегда отчетливо разграничивается от «нового» (ср. «Круг его идей остро нов и блещет неожиданностями»), и это понятие приобретает поэтому некоторую двусмысленность в акмеистическом дискурсе» (Doherty. P. 150–161). Стр. 149–152. — Имеется в виду книга: Кашинцев Ф. Н. Боли сердца. СПб., 1911. Федор Несторович Кашинцев (ум. в 1929 г. в Москве) выступает в ней со своеобразной самохарактеристикой (ст-ние «Людям в коридорах»):

Я — вне обычности понятий:

Люблю я розовый рассвет,

И холод купленных объятий,

И жгучих ласк остывший след.

Люблю исканий я тревогу

И замиранье сердца в них,

Люблю я лгать в молитвах Богу

И слышать ложь в словах своих.

Люблю я смех, как льются слезы,

Люблю я робкие мольбы,

Люблю бессильные угрозы

И вожделения судьбы.

В 1924 г. в Константинополе он издал книгу стихов «Дерзокоран», открывающуюся заявлением:

Об этой книге будут громко

На всех планетах говорить:

Ей суждено так взрывно-ломко

Умы вселенной одарить.

На этом издании были обозначены как вышедшие его сборники «Адефагия Духа», «Солнечная поэма», «Наука дерзких», «Дерземы Взлетов и Падений». Отмеченные Гумилевым «ужимки Прометея» являются в ст-нии «Любовь отчаяния»:

<...>

Смешно? Забудь, что я калека!

Ведь я не в рубище рожден...

Я проклял счастье человека

И был зато им пригвожден

К скале, под знойными ветрами,

Над черной пропастью земли,

В глухом ущелье, меж горами,

Где ночи черные ползли.

<...>

Но мысль... О, образ Прометея!

О, бог-страдалец, ты был вор!

А я? — Я, немощно мертвея,

Твоих цепей влачил позор.

<...>

Стр. 159–160. — Имеются в виду книги: Ладо-Святогорский Ф. Песни о светлой стране. СПб., 1911; Клычков С. А. Песни. Печаль-Радость. Лада. Бова. СПб., 1911; Гофман М. Л. Гимны и оды. СПб., 1911. Стр. 166. — Ф. Ладо-Святогорский — псевдоним Федора Александровича Смородского (1883–?) (см.: ПРП 1990. С. 311). Книга его стихов — попытка создания — вслед за Сологубом с его «Звездой Майр» (см. комментарий к стр. 25–26 № 9 наст. тома) — «неомифологии» «райской страны»:

Людским бессмыслием измучен,

Людскою злобою пронзен,

Плыву вдоль всех Речных Излучин

В Страну Ласкающих Времен.

Одна из Рек Судьбы Всемирной,

Моя Река всегда течет

От бездны низкой и кумирной

В Долину Необманных Вод.

И я плыву по ней к Иному

От горьких дней, от скорбных лет,

В страну, где Царствию Святому

Я пропою святой привет.