Но, если есть хоть крохотный шанс получить положительный ответ, я готов переступить через свою гордыню.

И, клянусь, я это делаю.

Перемахиваю без колебаний коридор и оказываюсь у Сони в комнате. Только вот, стоит ей обернуться, я тупо теряю способность говорить.

Шок в глазах Солнышка настолько сильный, что ничего кроме него увидеть невозможно. Едва я это осознаю, на голову мне обрушивается страх весом с четырехтонную плиту.

– Почему ты здесь?

Она задает этот вопрос несколько раз. А я, мать вашу, просто не знаю, что ей ответить. В попытках протиснуться свозь толщу нашего общего потрясения и увидеть те самые чувства, что заставили меня сюда явиться, шагаю к Соне, пока не удается ее коснуться.

И да… Боже, да!

Она содрогается и выдает взглядом головокружительный поток эмоций.

– Почему?..

– Потому что не могу сдержать свое слово, – признаю свою слабость конкретно перед ней. – Соня… Я все понимаю, но… – выдох, который я совершаю, мог бы быть последним. Очень сложно собраться с мыслями и найти слова, которые бы не звучали как мольба. Ведь мне не нужна ее жалость. Мне нужна ее любовь. Пауза перед последним шагом навстречу к Соне Богдановой, как в той самой песне, длиннее жизни. Трудно сказать, сколько ударов сердца разбивают мне грудь, прежде чем я решаюсь и преобразовываю свои мечты в предложение: – Будь снова моей. Навсегда.

И…

Соня горько всхлипывает, издает еще какой-то непонятный сдавленный звук, резко втягивает воздух и… разражается слезами.

В моей груди прокатывается огненный шар. Мигом сжигая чувствительную слизистую, он оставляет после себя уже знакомую боль.

Я прикрываю глаза, судорожно перевожу дыхание и отступаю.

– Понял. Прости, – хриплю я со всей ебаной мужественностью, которая у меня, блядь, есть.

Мне, сука, больно. Больнее, чем было, когда я реально подыхал от пулевых. Все тело дрожит, но я делаю вид, что ничего этого нет.

– Прости, – давлю еще тише. – Я не должен был…

Разворачиваюсь, чтобы оставить ее в покое. Делаю шаг и застываю, когда Соня вдруг ловит меня за руку. Под кожей моментально несется ток.

– Ничего ты не понял, – шепчет она вроде как сердито.

Я делаю вдох. Грудь тяжело, но крайне сильно раздувается. За ребра будто инородные существа зарвались. Я не могу их вытолкнуть. В принципе пошевелиться неспособен, пока они устраивают внутри меня гребаный бунт.

– Если ты думаешь, что я не справлюсь с твоим отказом… Знай, я справлюсь, – цежу сквозь зубы, не потому что злюсь. А потому что едва дышу сквозь эту чертову боль. – В общем, не стоит обо мне беспокоиться. Все нормально.

– О, поверь, дело не в беспокойстве! – толкает Соня почти разъяренно. При этом она, блядь, продолжает плакать и держать меня за руку. – Саша, ты совсем дурак, что ли?! – выпаливает на разгоне истерики. Догадываюсь, что это должен был быть крик. Если бы у нее хватило сил… Блядь. – Значит, Даня был прав… Ты реально боишься моей жалости? Если так, то прими экстренное сообщение: я не собираюсь тебя жалеть! Я тебя, черт возьми, хочу поколотить!

Дернув меня за руку, полагает, что никакого воздействия на меня не производит. А потому явно намеренно впивается ногтями мне в кожу. Я стискиваю челюсти и молча терплю. Даже когда Соня встает передо мной, чтобы долбануть меня кулаками в грудь, не двигаюсь. Охреневаю, но не шевелюсь.

Она плачет и продолжает меня колотить до тех пор, пока не выдыхается из сил.

– Боже… Боже… – ловит губами воздух. – Саша… Саша! Ты, блин… Ты собираешься просто стоять?

Я облизываю губы, сглатываю и слегка морщусь, чтобы пережить обширное жжение, которое охватывает не только тот участок груди, где Соня прошлась, но и все мое тело.

– Я ни хрена… – выдаю растерянно и глухо. Прикусывая язык, торможу себя, чтобы избавиться от мата, который, хоть и рвется сам собой, кажется сейчас совершенно неуместным. – Я слишком много раз ошибался… Я не знаю, что делать… – выталкиваю так же тяжело. Мне нужны конкретные подсказки. – Что ты хочешь, Сонь? Просто озвучь, что я должен сделать?

Она смеется и снова плачет.

– Может, обнять меня? Ты задолжал мне много объятий.

Сразу после этого я слышу рваный скрипучий выдох. Но не сразу понимаю, что он принадлежит мне.

Наши взгляды встречаются.

В моей голове образуется космос, и перед глазами начинают взрываться звезды.

Я кладу ладони Солнышку на талию. Обнимаю ее, словно бы невзначай, чтобы сохранить хоть какое-то, мать вашу, равновесие. Но она шагает вплотную, вжимается в меня всем телом, и у меня, блядь, выбивает дух. Очевидно, чертово сердце все же пробило в моей груди дыру, и только близкий контакт с Соней не позволяет ему вывалиться, на хрен, на пол.

– Саша… – шепчет она, прочесывая пальцами кожу на моем затылке. – Боже, Саша… Как я все это время хотела тебя обнять… Как же мне это было нужно… Ты не представляешь…

Она права. Я не представляю, потому что упорно старался не допускать подобных мыслей. А сейчас… Я не знаю, смогу ли ее теперь отпустить.

Меня колотит от резких перепадов температуры, которые происходили в моем теле. Но это не то, что могло бы меня сейчас хоть немного беспокоить.

Едва Соня отстраняется, я собираю остатки своей смелости и с неприсущей моему характеру откровенностью вскрываю перед ней свое гнилое нутро.

– Ты называла меня рогатым принцем. Минотавром. Я злился. Но по правде… Соня, я чувствовал и до сих пор чувствую себя этим чертовым монстром. Заточенным, мать вашу, в лабиринте.

– Боже, Саша… – шепчет она, кусая губы, чтобы сдержать слезы.

– Я люблю тебя, Соня, – выдыхаю, теряя немалую часть отмеренных мне годов. – Я люблю тебя больше жизни! Но я, блядь, до сих пор блуждаю в той темноте. Добровольно. Потому что не знаю, хочешь ли ты, чтобы я оттуда вышел.

– Ты шутишь… – выплескивает она со слезами.

– Если то, что ты сказала мне на моей фальшивой свадьбе, в силе, дай знать, и я просто уйду. Навсегда, – выдаю достаточно ровно, будто это на самом деле не смертельно. – Если же… Если ты все еще любишь, как мне сегодня показалось… Соня, брось мне этот пресловутый клубок.

В треклятом мифе царевна дала нитки легендарному герою, чтобы спасти его от Минотавра. Я