купил земельный участок рядом с ее землей, надеясь максимально отравить ей жизнь, проделывая всякие гадости: запуская на полную мощь механизмы в своем гараже, сливая грязную воду на ее землю, нападая на ее собак. Короче говоря, его мать и вся семья натерпелись от Тая. А потом Тай стал швырять во двор матери фейерверки, один за другим, покуда мать не взбеленилась и, не сумев сдержать гнев, побежала к нему и начала в ярости кричать на него. В ответ он ее толкнул, а Майтри, который шел за матерью по пятам, напал на Тая с мачете, свалив его на землю.

Суд же решил, что Майтри применил чрезмерное насилие.

Действия Тая, возможно, носили провокационный характер, но они не угрожали ничьей жизни, так что внезапная вспышка эмоций Майтри не была оправданна. Суд также заявил, что семья подсудимого вполне могла бы выдвинуть обвинения против Тая за его провокации, но поскольку они не прибегли к юридической помощи, им некого винить, кроме самих себя.

А, так вот как они должны были поступить? Виданное ли это дело, чтобы деревенский житель пошел в полицию с жалобой на то, что он подвергся словесным оскорблениям? Думаете, полиция отнеслась бы к этому делу серьезно – или они просто рассмеялись бы жалобщику в лицо? Скорее всего, полиция не отнеслась бы к деревенскому жителю как к человеку, обладающему достаточным чувством собственного достоинства, которого можно оскорбить, и скорее всего посоветовала бы деревенскому жителю возвращаться восвояси и решить этот конфликт самостоятельно.

Даже если бы полиция согласилась заняться такой жалобой, следующим шагом стала бы долговременная и дорогостоящая юридическая процедура с участием адвокатов и судов. Деревенский житель оказался бы ввергнутым в мир закона и порядка, где никому ничего другого не остается, кроме как полагаться на юристов-профессионалов. Этот мир – шахматная доска, и на ней существует лишь одна группа людей, обладающих достаточными знаниями и опытом, чтобы играть в нее и овладеть этой игрой, точно ремеслом.

«Таков порядок вещей», – говорит он себе.

– Пускай идет в тюрьму, мама, – говорит он матери.

– Если бы я знала, что ему предстоит так долго сидеть в тюрьме, я бы посоветовала ему просто убить этого ублюдка, – говорит мать.

13 августа 2011 года

В течение первой недели, которую Майтри провел в тюрьме, его старшего брата терзали жуткие мысли. Размышления о том, что Майтри утратил свободу, и о его жизни в качестве заключенного тяжким бременем легли на душу его брата. Тем не менее это же не он сидел в тюрьме; и по прошествии первой недели мысли о Майтри стали тревожить его куда меньше. Месяц пролетел быстро и без проблем, а скоро прошел и год.

Вначале мать и Сомчай навещали Майтри три-четыре раза в неделю, стараясь, чтобы он ни в чем не нуждался и чтобы у него были необходимые вещи: сандалии, одеяла, сигареты, даже деньги на карманные расходы. Вначале Майтри плакал всякий раз, когда видел их, и просил Сомчай приносить с собой дочку, на которую ему хотелось посмотреть. Это единственное, что ему нужно, уверял он. По прошествии месяца частота их визитов сократилась до нескольких раз в месяц, потому что Майтри приспособился к тюремной жизни. И его матери уже не надо было снабжать его всем необходимым. Единственное, о чем она его предупреждала во время своих посещений, так это чтобы он не имел дела с наркотиками, а иначе он упустит шанс сократить свой тюремный срок.

Сам он ни разу не навещал младшего брата в тюрьме, но мать часто ему звонила и рассказывала, как дела у Майтри. Он обещал ей, что обязательно съездит к брату, но не ездил. Он просто просил мать и Сомчай передавать Майтри привет, если тому это нужно.

Как-то в конце августа прошлого года мать позвонила ему и сообщила, что Майтри просит их отозвать апелляцию на приговор, потому что считал ее бесполезной и хотел отсидеть в тюрьме полный срок. Он не хотел быть освобожденным только чтобы потом снова попасть в тюрьму. По словам Майтри, апелляция, казавшаяся ему напрасной, к тому же лишала его права на помилование, которые происходили ежегодно с большой помпой и в торжественной обстановке. После телефонного разговора с матерью он позвонил адвокату и спросил его совета, тот ответил ему, что если суд одобрит апелляцию, то смягчение приговора Майтри окажется куда более значительным, чем он мог бы получить через ежегодное помилование. Позже он рассказал об этом матери, чтобы та могла передать эти слова Майтри во время своего очередного посещения. Однако когда мать снова ему позвонила, она сказала, что Майтри мало верит в то, что суд удовлетворит его апелляцию, а если апелляцию отвергнут, его срок вообще никогда не сократят.

Он был немало раздражен позицией младшего брата. Он приложил массу усилий, чтобы помочь Майтри с апелляцией, но тот не только не оценил эти усилия, а даже счел их попыткой усугубить строгость его наказания. К концу 2010 года стало совершенно ясно, что семья возложила на него вину за все то, что он сделал для помощи Майтри. Мать в телефонном разговоре даже сказала, что из-за него Майтри потерял право на помилование, которого заслуживал. Она хотела, чтобы он обратился к адвокату с просьбой немедленно отозвать апелляцию. И еще она добавила, что раз не он сидит в тюрьме, он понятия не имеет, каково это – день за днем проводить за решеткой. В тюрьме сидел Майтри, и если он просит сделать что-то конкретное для пересмотра его приговора, нельзя ему отказывать в этом.

– Майтри говорит, тебе хочется, чтобы он оставался в тюрьме как можно дольше, – сказала мать.

– Как ему в голову пришла такая извращенная идея? – повысил он голос. – Он действительно так думает?

– Это потому, что ты никогда не смотришь на вещи с его точки зрения, – заметила мать. – Ты никогда его не слушаешь и не учитываешь его желаний!

Как же он, интересно, мог слушать таких, как Майтри, кто сам не в состоянии сказать, что для него лучше?

А потом как-то в июне 2011 года всех свидетелей процесса вызвали в суд ответить на ряд вопросов, которые могли бы помочь суду поделить земельный участок между заинтересованными сторонами. Первопричиной ужасной катастрофы, выпавшей на долю его семьи, был конфликт из-за этого крошечного земельного участка, приведший к появлению и вторжению к ним соседа Тая. Для него, старшего брата, этот парень был кармическим кредитором семьи, непрошеным сутягой из их прошлых жизней. С того самого дня, как ему было позволено поселиться