На туалетном столике меня уже ждал изящныйсеребряный поднос с чашкой горячего шоколада – чудесное завершение сказочноговечера. Что же это за ночь такая, нежданная-негаданная, ночь, в которую ячувствовала себя первой красавицей, танцевала с одним из самых потрясающих мужчин,каких только встречала в своей жизни; ночь, в которую сама Миранда Пристлисказала мне, что я довольно компетентна. У меня было ощущение, что гора наконецсдвинулась и что за все мои жертвы мне все же воздастся. Не раздеваясь, яповалилась на покрывало и уставилась в потолок; мне самой не верилось, что ятак прямо и сказала Миранде, что хочу работать в «Нью-Йоркере», и она нерассмеялась и не накричала на меня. И не разозлилась. Она даже не издеваласьнадо мной, не говорила, какая я дурочка, что хочу делать карьеру где-то помимо«Подиума». Больше того, похоже было, – может, я и преувеличиваю, но вряд ли, –что она услышала меня и поняла. Поняла и согласилась. Это было непостижимо.

Я медленно разделась, стараясь не расплескатьвпечатления сегодняшнего вечера, снова и снова вспоминая, как Кристиан вел меняиз комнаты в комнату, туда, где были музыка и танцы, как он смотрел на меня икак Миранда едва заметно кивнула, когда я сказала ей, чем именно я хотела бызаниматься. Чудесная ночь, одна из лучших за всю мою жизнь. На часах было ужеполовина четвертого, значит, половина десятого по нью-йоркскому времени – самоевремя застать Лили, пока она не ушла ужинать. Экранчик мобильника мигал,показывая, что мне оставлено сообщение, и, хотя в этом было мало удовольствия,я бодро вытянула из бювара листок почтовой бумаги «Ритца» и приготовиласьзаписывать. Пусть мне предстоит прослушать кучу занудных требований от занудвсех мастей – это моя ночь, и ничто не в силах нарушить очарование этой сказки.

Первые три сообщения были от мсье Рено и егопомощников, они подтверждали назначенные на завтра встречи, и ни один из них незабыл пожелать мне спокойной ночи. Они видели во мне человека, а не секретаршуМиранды Пристли, и я была им за это благодарна. Между третьим и четвертымсообщениями я поймала себя на том, что хочу и одновременно не хочу, чтобыкакое-то из них оказалось от Алекса, – ну и, как и следовало ожидать,обрадовалась и занервничала, когда четвертое оказалось-таки от него.

«Привет, Энди, это я, Алекс. Послушай, я нехочу загружать тебя проблемами, наверняка ты очень занята, но мне надо с тобойпоговорить. Перезвони мне, пожалуйста, как только получишь это сообщение. Еслибудет поздно, все равно позвони, ладно? Э-э… ну ладно. Пока».

Было так странно, что он не сказал, что любитменя, скучает по мне, ждет не дождется моего возвращения, но, наверное, когдалюди берут тайм-аут, говорить такие вещи друг другу не принято. Я стерла этузапись и решила – а точнее, предпочла думать, – что, судя по голосу, ничего срочногонет и ответный звонок подождет до завтра: просто-напросто после такой чудеснойночи мне не хотелось затевать долгий, утомительный разговор о «нашихотношениях».

Последнее сообщение оказалось от мамы и тожебыло каким-то невразумительным и двусмысленным.

«Здравствуй, солнышко, это мама. У нас сейчасвосемь, а сколько у тебя, я уж не знаю. Послушай, это не срочно – у нас все впорядке, – но хорошо бы, если бы ты перезвонила мне, когда это получишь. Мы спапой спать пока не ложимся, ты в общем-то можешь позвонить когда захочешь, нолучше сегодня вечером, чем завтра. Мы с папой надеемся, что у тебя все хорошо.Потом поговорим. Пока, моя хорошая!»

Странно. Сначала Алекс, а теперь вот и мамапозвонили мне в Париж, хотя я им еще не звонила, и оба попросили связаться сними сразу же, как только я получу их сообщение. Зная, что мои родители считаютсебя полуночниками, если им удается досидеть до шоу Леттермана, я несомневалась, что что-то случилось. В то же самое время ни у кого в голосе небыло особенной настойчивости. Я, пожалуй, лучше приму ванну и как следуетподготовлюсь для ответного звонка: ночь была слишком хороша, чтобы портить еемаминым суетливым беспокойством или разговорами с Алексом на тему «что с намипроисходит».

Ванна как раз была такая горячая и приятная,какой должна быть ванна номера, смежного с номером Коко Шанель в отеле «Ритц»;еще несколько минут ушло на то, чтобы намазать все тело увлажняющим кремом.Наконец, закутавшись в великолепный махровый халат, каких я прежде никогда невидела, я уселась звонить. Автоматически первым я набрала номер моих родителейи, пожалуй, совершила ошибку: уже по маминому «алло» можно было вообразить богзнает что.

– Привет, это я. Все в порядке? Я собираласьпозвонить завтра, но раз тут какая-то спешка… Послушай-ка, я тебе сейчасрасскажу, какой у меня был вечер! – Я заранее знала, что опущу все связанные сКристианом романтические подробности (родители были не в курсе того, чтопроисходит между мной и Алексом), но не сомневалась, что они будут очень рады услышать,что Миранда не возражает, чтобы я перешла в «Нью-Йоркер».

– Солнышко, мне бы не хотелось добавлять тебезабот, но кое-что случилось. Нам сегодня позвонили из больницы «Ленокс-Хилл»,это на Семьдесят седьмой улице. Мне кажется… то есть вроде бы… с Лили случилосьнесчастье.

И хотя этот затасканный оборот давно ужеутратил всякую эмоциональность, у меня замерло сердце.

– Что? О чем ты говоришь? Какое еще несчастье?

Но она уже превратилась в мамочку, заботящуюсяпрежде всего о своем ребенке, и всячески старалась сохранять спокойствие вголосе и благоразумие в словах – похоже, это папа убедил ее проецировать наменя самообладание и уверенность.

– Произошла авария, солнышко. И боюсь,довольно серьезная. Лили вела машину – еще там был какой-то ее однокурсник,так, кажется, они сказали, – ну и выехала на встречную полосу. Они вроде быехали на семидесяти километрах в час и столкнулись с такси. Полицейский, скоторым я говорила, сказал, что это чудо, что она жива.

– Как? Когда это случилось? С ней ведь непроизошло ничего страшного? – У меня подступил ком к горлу: как ни стараласьсохранять спокойствие моя мать, в ее тщательно и скупо подобранных словахощущалась серьезность происходящего. – Мама, где Лили? Она поправится?

И лишь тогда я услышала, что мама плачет,только очень тихо.

– Энди, я сейчас дам трубку папе. Он последнийговорил с врачами. Я люблю тебя, моя хорошая. – Голос у нее прервался.

– Здравствуй, солнышко, как ты? Прости, что мызвоним с такими новостями. – Папин голос звучал спокойно, уверенно, и мне намгновение показалось, что ничего страшного не произошло. Сейчас он скажет, чтоона сломала ногу, может, пару ребер, может, даже придется обратиться кпластическому хирургу из-за нескольких шрамов на лице. Но она непременнопоправится, это уж точно.