Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Я запрещаю вам находиться на моем лугу, — заявил он.
Гусак встал между девочками и в ярости переводил взгляд маленьких злых глаз с одной на другую. Дельфина приняла серьезный вид, а Маринетта никак не могла остановиться — уж очень смешно этот пентюх переваливался на перепончатых лапах.
— Это уж слишком, — воскликнул гусак, — я повторяю…
— Ты нам надоел, — оборвала его Маринетта. — Ступай к своим гусятам и дай нам спокойно поиграть.
— Я как раз и жду своих гусят и не желаю, чтобы рядом с ними оказались две плохо воспитанные девчонки. Проваливайте отсюда.
— Неправда, — обиделась Дельфина. — Мы не плохо воспитанные девчонки.
— Да пусть себе ворчит, — сказала Маринетта. — Разве от этой перины на ножках что-нибудь умное услышишь… И вообще, о каком это своем луге он говорит? Можно подумать, что у какого-то гусака может быть собственный луг! Хватит, кидай мне мячик, двойной поворот…
Она завертелась, и голубой клетчатый фартучек описал точный круг над ее коленками. Дельфина приготовилась бросить мячик.
— Ах так! — воскликнул гусак.
Раскрыв огромный клюв, он со всех ног бросился к Маринетте, схватил ее за щиколотку и сжал изо всех сил. Маринетте было так больно, что она решила, будто гусак ее сейчас съест, и очень испугалась. Она кричала, отбивалась, но гусак только крепче сжимал клюв. Подбежавшая Дельфина попыталась отогнать его. Она била гусака по голове, дергала за крылья и лапки, но это только злило его еще больше. В конце концов гусак разжал клюв, но только для того, чтобы схватить за щиколотку Дельфину, и тут уж заплакали обе девочки. А на соседнем поле щипал траву серый ослик, он все время вытягивал шею из-за загородки и прядал ушами. Это был очень добрый ослик, ласковый и выносливый, как почти все ослы. Детей он очень любил, особенно маленьких девочек, и хотя их насмешки над его ушами доставляли ему много неприятных минут, он никогда не обижался, наоборот, ласково поглядывал на детей и притворялся, будто ему самому смешно, что у него такие длинные и заостренные уши. Ослик все видел и слышал из-за загородки, и его просто возмутили высокомерие и злоба гусака. Пока девочки отбивались от него, ослик подавал советы издали:
— Хватайте его двумя руками за голову и хорошенько раскручивайте… Ах ты, господи, кто поставил тут эту загородку… Да за голову, я вам говорю…
Но девочки совсем растерялись и не понимали, что им говорил ослик. Но по тому, как он говорил, они чувствовали, что он за них, и как только смогли убежать от гусака, тут же оказались с ним рядом.
Догонять малышек гусак не стал, только прокричал вдогонку:
— А мяч я конфискую, будете знать, как не уважать гусака!
И он действительно схватил клювом мячик, завертелся с ним посреди луга и при этом так раздул шею, что превратился в какой-то ходячий зоб, а голова его затерялась где-то между крыльями. В конце концов, этот спектакль стал действовать всем на нервы. Ослик, уж на что терпеливое животное, и то, не выдержав, крикнул:
— Вы только посмотрите на этого толстого болвана, как он выпендривается с мячом в клюве! Хорош, нечего сказать… Ты так не важничал, когда месяц назад хозяйка щипала тебя на подушку!
Гусак чуть не задохнулся от ярости и унижения. Осел испортил ему радость победы, напомнив, что скоро очередная пытка: дважды в год фермерша выщипывала у гусака самый нежный пух, и тогда он ходил с такой голой шеей, что цыплята делали вид, будто принимают его за индюка.
Вертеться, правда, гусак перестал, поскольку на подходах к лугу уже показалось его семейство и надо было идти их встречать. Полдюжины гусят вышагивало под предводительством матушки гусыни. Гусята были совсем не вредными, разве что слишком серьезны для своих лет, но это не недостаток, а их легкие желто-серые перышки так и пенились на ветру. Матушка гусыня тоже была вполне добродушной особой. Судя по всему, ей даже было неловко за важничанье своего супруга, и она подталкивала его иногда крылом, говоря при этом:
— Оставьте, мой друг, да оставьте же…
Но гусак делал вид, что эти увещевания к нему не относятся. Он по-прежнему не выпускал мячик из клюва и вел свой выводок к середине луга. Наконец гусак остановился, положил мячик на траву и сказал гусятам:
— Вот эту игрушку я конфисковал у, двух противных девчонок, которые на моем собственном лугу посмели не оказать мне должного уважения. Я отдаю ее вам. Играйте, пока мы не пошли на пруд купаться.
Гусята с опаской приблизились к мячу, поскольку никак не могли взять в толк, что им с этой игрушкой делать. Решив, что перед ними яйцо, они тут же потеряли к нему всякий интерес. Гусак остался весьма недоволен детьми.
— Я никогда не видел таких бестолковых гусят, — бранился он. — Вот она, награда за все усилия найти детям занятие. Какая все-таки несправедливость!
Но я научу вас играть в мяч! Или я не гусак, или вы будете у меня развлекаться как люди.
— Оставьте, друг мой, ну оставьте же…
— Ах, ты еще их защищаешь! Хорошо же, будешь играть в мяч вместе с ними.
Как видите, с близкими гусак был ничуть не любезнее, чем с посторонними. Пока он показывал матушке гусыне и гусятам правила игры, девочки уже проскользнули за загородку к ослику. Гусак так их ущипнул, что они все еще хромали. Плакать они, вообще-то, перестали, только Маринетта еще иногда всхлипывала.
— Ну подумайте, — сказал осел, — что за противная тварь! Нет, я не могу успокоиться! А я-то как радуюсь, когда рядом со мной играют маленькие девочки… О грубиян!.. Признайтесь, он сделал вам больно?
Маринетта показала ему красную