– Вы разве не слышали? – сказал мне мэтр. – В дверь позвонили. Вероятно, это к моей жене, но не исключено также, что явился какой-нибудь любитель по мою душу.

Какой контраст с довоенным временем, когда люди из светского общества не стремились выглядеть знатоками живописи, покупать полотна и не скрывали своего невежества!

Когда из Лувра похитили «Джоконду», я встретил на улице знакомую даму, которая остановилась возле киоска.

– Что это за Мона Лиза? – спросила она, показывая на гравюру, представлявшую собой портрет с надписью: «Муж Моны Лизы».

– Так это же «Джоконда»!

– «Джоконда»?

– Ну, вы должны знать… шедевр Леонардо да Винчи.

– Леонардо да Винчи?

– Вы что, никогда не бывали в Лувре?..

– Ну как же! Очень часто, я сейчас иду оттуда с выставки белья[77].

Я прекратил расспросы.

Однако это была та самая особа, о которой Форен сказал мне однажды на ужине в Подвале: «Если вы хотите сделать мне приятное, посадите меня рядом с мадам N. Я так люблю слушать ее рассказы… Она не лишена остроумия…»

Дама обладала также хорошим вкусом. В другой раз я встретил ее в салоне у друзей, где она вела оживленную беседу с членом Академии изящных искусств, отличавшимся несколько чопорными манерами английского лорда.

– Я беседовала с этим господином о живописи, – сообщила она мне, когда ее собеседник ушел. – Я призналась ему, что мне очень нравится картина «Купальщицы», висящая в прихожей.

Это была акварель Сезанна, и я счел неуместным спрашивать у дамы, почему она отдает ей предпочтение. Но вскоре я встретился с самим академиком и сказал ему:

– У вас была очаровательная соседка в салоне X.!

– У этой хорошенькой женщины глаз художника! Имея привычку постоянно говорить обо всем, что связано с моей профессией, я спросил у нее: «Вы любите живопись?» И она ответила: «Пока я снимала пальто в прихожей, мое внимание привлекла картина „Купальщицы“, это действительно красиво». – «Как? Вам понравилась эта штука, похожая на сыр, из которого выползают белые толстые черви?!» – воскликнул я как старый идиот.

Услыхав столь самокритичную оценку, я попробовал было возразить, но художник перебил меня:

– Ах, оставьте! О моей живописи вы думаете еще хуже… Но, – продолжал академик, – моя соседка парировала: «Эта работа так же приятна для глаз, как и прекрасное изделие из фаянса». Так вот, эти ее слова заставили меня взглянуть на Сезанна по-новому. Теперь, когда я сижу за мольбертом и вижу перед собой эти маленькие розовые ягодицы, эти надутые груди – словом, всю эту мишуру, благодаря которой я попал в Институт… меня мутит…

– Но это же совсем другое искусство, – вежливо заметил я.

– Это гадость. Но я стараюсь отыскать новый путь. В настоящее время я изучаю Пикассо и Матисса, а потом примусь за Сезанна.

Произведения Сезанна, Матисса, Пикассо не только радуют глаз; они могут дать вам неоценимые преимущества! Я знал одного банкира-еврея, который во что бы то ни стало хотел завязать знакомство с бароном Дени Кошеном. С этой целью он даже приобрел имение рядом с имением барона. Несмотря на все старания, ему так и не удалось добиться от своего соседа ничего, кроме визитной карточки. Но если бы он имел хотя бы несколько работ Сезанна, скорее всего, сам господин Дени Кошен первым проявил бы инициативу.

В других случаях владеющие коллекцией люди были обязаны ей не только престижными знакомствами, но и серьезной выгодой. Однажды, зайдя к одному из моих друзей, любителю, которому скромные средства позволяли приобретать лишь эскизы, я застал его показывающим свою коллекцию человеку покровительственного вида.

– Ох! Я в этом ничего не смыслю, – произнес последний через какое-то время. – Но вы никогда не сможете убедить меня в том, что это и есть серьезная живопись…

Вошла служанка и доложила:

– Пришли сказать, мсье, что принц де X., назначивший встречу на десять часов, сможет быть только в половине одиннадцатого. Принц надеется, что это не нарушит ваши планы.

Слова произвели на гостя сильнейшее впечатление.

– Как! Брат короля, принц де X., бывает у вас? – изумился он.

– Ну да! Ему очень нравится смотреть современную живопись.

В этот момент мне пришлось уйти.

Когда я снова увиделся с другом, он сказал мне с сияющим видом:

– Слава богу, что у меня есть вещи Сезанна, Матисса, Пикассо! Помните господина, который был у меня на днях, когда служанка доложила о предстоящем прибытии принца де X.?.. Так вот, как только вы ушли, он сказал мне: «Послушайте, дружище, я человек прямой. Я знаю, вы любите мою дочь. Я никогда не побуждал вас к тому, чтобы вы объяснились. Ну что ж, будем считать, что я не против!.. Позвольте мне остаться у вас до прихода принца. Я буду счастлив, если смогу сказать, что беседовал с глазу на глаз с братом короля! Разумеется, я не прошу вас представлять меня вот так сразу. Но вы можете обратиться ко мне, например, по поводу той картины, что висит в неосвещенном месте: „Мой дорогой тесть, не поможете ли вы мне ее снять? Я хотел бы, чтобы принц посмотрел на нее вблизи…“»

Так благодаря своей коллекции любитель заключил прекрасный брак.

А вот случай, когда финансист оказался обязанным своим спасением портрету, который нарисовал с него известный художник.

Я находился в мастерской Джона Льюиса Брауна, когда вошел какой-то человек и, схватив обе руки мэтра, сказал:

– Вам известно, что вы буквально спасли меня от разорения?

– Я? – удивился художник.

– Помните, я как-то попросил вас договориться с Бонна о том, чтобы он сделал с меня эскиз за десять тысяч франков? Что вы тогда об этом подумали?

– Что я подумал? Я подумал: «Стоит ли быть богатым, чтобы вот так запросто выкладывать десять тысяч франков!»

– Но как бы вы отнеслись к этому, мой добрый Льюис, если бы знали, в каком труднейшем положении я оказался? Я дошел до последней черты. Я должен был вот-вот потерпеть крах, когда в голову мне пришла мысль о Бонна и портрете… И произошел неожиданный поворот: как только люди прочли на страницах «Фигаро» и «Голуа», что прославленный портретист, рисовавший королей и знаменитостей Республики, работает над портретом «известного банкира», вы понимаете, все те, кто был готов меня уничтожить, просто обалдели! Я тотчас раздобыл деньги, позволившие мне выйти из затруднительного положения.

Когда банкир ушел, Льюис Браун сказал:

– Ну что, убедились, какую пользу может принести живопись?

– Да, убедился. Странно, почему до сих пор не воспользуются престижем, который дает живопись, денежные воротилы, предприниматели, даже целые государства, испытывающие дефицит, – словом, все те, кто нуждается в поддержании доверия к себе со стороны публики?..