Впоследствии траншеи оказались гораздо более эффективным средством защиты, чем стволы деревьев и ветви. Но по крайней мере, ночью преимущество последних было очевидно.

– Понимаете, – объяснял один гражданин, – сначала первый ряд нападающих наткнется на невидимое препятствие; затем второй ряд наскочит на первый, третий на второй и так далее… И вот так, кувыркаясь, в итоге все окажутся на земле!

Скоро мне пришлось испытать на себе устрашающее воздействие, которое оказывает, даже средь бела дня, препятствие, возникающее на вашем пути.

Поскольку с первого дня войны мой магазин закрылся, я уехал из Парижа на хутор Ома, относящийся к Варавилю, где у меня был дом.

Кратчайший путь из Парижа пролегает через Кабур. А там уже до Ома всего один километр. Я решил отправиться туда пешком, когда заметил стоящую поперек дороги ручную тележку со следующей табличкой: «Завизируйте ваш пропуск на контрольном пункте слева». Я привык слепо подчиняться любым предписаниям. Так, однажды поднимаясь по лестнице одного дома и прочитав на стене объявление: «Держите зонт за перилами», я не сообразил, что это предупреждение имеет смысл лишь в дождливые дни, и, выставив зонтик за пределы лестницы, сломал им газовый фонарь. Словом, в Кабуре, вместо того чтобы просто обогнуть тележку и продолжить путь, я направился к какому-то навесу, где три человека, уполномоченные ставить визы, играли в карты. На них были фуражки, украшенные галунами, вроде тех, что украшают швейцаров. Эти галуны – известно, что я всегда относился к ним с почтением, – не могли не внушить мне трепет, несмотря на то что я сразу же узнал двоих из игроков. Прошлым летом они работали в саду соседнего дома и, когда я проходил мимо, удостаивали меня приветствием «Добрый день, мсье Воллар», сердечным и радушным. Начальник пункта – я присвоил этот титул человеку, имевшему больше всего галунов, – начал меня допрашивать. Он спросил мою фамилию, имя, как зовут моих отца и мать, женат ли я, сколько у меня детей, хотя я сказал, что холост.

Выказывая некоторое нетерпение, я произнес:

– Но вы же меня знаете! Ведь это вы работали в саду господина Дюшателя…

– Да, я знаю вас по мирному времени как господина Воллара, но теперь война… Ваш пропуск?

Я задавался вопросом, не были ли эти люди самозванцами… В том, что мои сомнения небеспочвенны, я убедился позднее, когда мне пришлось иметь дело с самыми что ни на есть настоящими чиновниками. Например, с особым комиссаром, который, проверяя в моем присутствии паспорт у одной дамы из Красного Креста (она ехала в Швейцарию), сказал:

– Я вижу, вы замужем. Стало быть, вы запросто оставляете своего мужа в Париже, а сами едете прогуляться за границу? Что вы собираетесь делать в Швейцарии?

– Почему вы меня об этом спрашиваете?.. Мои документы в порядке, да или нет?

– В порядке они или нет, я имею право задерживать подозрительных пассажиров для получения более полной информации…

В конечном счете чиновники норовили переплюнуть один другого по части формализма и придирок и, возможно, для того, чтобы отбить у людей охоту к поездкам и тем самым предотвратить нехватку горючего у нас в стране…

* * *

Во время войны я должен был зайти к одному из своих друзей, солдату нестроевой службы второго класса, в министерство расследований. Когда я прошел в его рабочий кабинет, он говорил по телефону: «Соедините меня с военным министерством… полковник такой-то!.. Это военное министерство?.. С вами говорят из министерства расследований… – И он продолжил, повысив голос: – Министр очень удивлен, что к нам до сих пор не прислали солдата такого-то, в технических знаниях которого мы нуждаемся…»

– Ничего себе работенка – сидеть все время на телефоне, – сказал я.

– Между нами говоря, я только что звонил по своим собственным делам. Техник, которого мы запросили, мой бакалейщик. В его лавке все идет вкривь и вкось с тех пор, как он отсутствует.

– Но разве запрашивать его должен не начальник отдела?

– Разумеется, он. Правда… давая ему на подпись корреспонденцию, я сказал начальнику: «Нам никак не удается заполучить у военного министерства такого-то…» И начальник ответил: «Требуйте, мой дорогой, требуйте. Ибо, если что-то будет не так, спросят именно с вас…» Все-таки хорошо в Париже, тем более в министерстве, после того как ты узнал, что такое провинция и казарма… И этой удачей я обязан майору, у которого был секретарем в Ренне. Как-то раз, когда, просматривая личное дело, он вслух выразил свое неудовольствие одним солдатом, который по причине сальпингита[74] (!) просился в увольнение («Этот негодяй все время прикидывается больным!»), я сказал: «Простите, господин майор, но болен не он, а его жена». – «Черт возьми, верно! – произнес он, перечтя просьбу об увольнении. – Но откуда вы это знаете?» Сколько я ни втолковывал ему, что сальпингит – сугубо женская болезнь, он так и остался при своем убеждении, что я рылся в его бумагах. И дабы избавиться от меня, составил мне протекцию в Париже.

В этот момент в кабинет вошла невысокая машинистка. Мой друг протянул ей портсигар: «Сигарету?» Девушка закурила и, затягиваясь, сказала: «По крайней мере, она настоящая. Не то что губная помада. С тех пор как началась война, можно разжиться только дешевой… Такое впечатление, что раньше мы получали ее от бошей». Когда она ушла, я сказал:

– А она недурна собой, эта крошка.

– Да, – согласился мой друг. – Машинистку мне удалось выписать для себя. Я присмотрел комнату со столом, покрытым зеленым сукном. Никто ею не пользовался. Я велел перенести туда четыре стула, и получился рабочий кабинет. Потом я зашел к начальнику и сказал: «У нас еще нет машинистки…» Хорошо обставленный рабочий кабинет придает вам солидности. У меня есть приятель, который подобным образом стал из простого грузчика судьей в третейском смешанном суде. Вот это я понимаю!..

Мое внимание привлек один из караульных, который делал повороты на одной ноге и повторял ликующим тоном:

– Так они и не заполучили мою ходулю.

– Кто «они»? – спросил я в полном изумлении.

– Ну, эти лекаря с четырьмя нашивками, они хотели мне ее отрезать…. У меня началась газовая гангрена на ноге. А вместе со мной служил ученый из Института Пастера, доктор Вимберг. Он изобрел сыворотку, которая вылечивает эту штуку в два счета. Но этот лекарь был только в звании лейтенанта, поэтому ему запрещал лечить ногу, обреченную на ампутацию, офицер с четырьмя нашивками. Короче, ее собирались отнять, как вдруг правительство, безусловно напуганное количеством пенсий, которые ему пришлось бы выплачивать калекам, и решившее наплевать на принципы, иерархию и всю эту чертовщину, своей властью присвоило тем, кто имел две, одну, даже не имел ни одной нашивки, но умел лечить гангрену, не прибегая к ампутации, четыре нашивки, дававшие им такое право.

Покинув министерство расследований, я направился в военное министерство, где должен был повидаться с начальником одного отдела. Придя еще до того, как он появился у себя в кабинете, я наблюдал за людьми, которые ходили взад и вперед по вестибюлю, где заполнялись карточки с указанием цели визита. Вы протягивали карточку сержанту, и она попадала к получателю.