Хронологически эти знаки охватывают время с X в. по середину XII в., а географически совпадают только с городами (в деревнях на тысячи гончарных клейм нет ни одного княжеского), и притом далеко не со всеми городами, а лишь со старыми княжескими центрами, известными с X в. как княжеские города.

Можно отметить ряд исторических совпадений. Так, на божнице Михаила, построенной в Остерском Городце Юрием Долгоруким, знак аналогичен знаку на печати Юрия. Знаки владимирских каменосечцев, которых местное боярство презрительно называло холопами, точно воспроизводят знак князя Андрея Юрьевича, как бы подтверждая свою зависимость от него.

Гончарные клейма в большинстве случаев передают обобщенную схему, но некоторые клейма из Киева точно воспроизводят знак Владимира Мономаха[976].

Летопись сохранила нам много описаний княжеских дворов, свидетельствующих о концентрации в них большого количества всевозможных запасов. Эти «красные дворы» были средоточием княжеской челяди, арсеналом оружия, складом различных изделий, изготовленных ремесленниками, и запасов, принесенных крестьянами. «… Идоста [Давыдовичи] на Игорево селце, идеже бяше устроил двор добрѣ; бе же ту готовизни много: в бретьяницах и в погребѣх вина и медове, и что тяжького товара всякого, до железа и до меди, не тягли бяхуть от множества всего того вывозити…» (курсив наш. — Б.Р.)[977]. В Путивле на княжеском дворе Давыдовичи нашли не только «тяжкий товар», но 700 человек челяди — среди них мы вправе предполагать тех мастеров, руками которых создавались колоссальные запасы железных, медных и иных изделий в княжеских и боярских замках.

Археологическое изучение феодальных замков пока еще не достаточно, но даже при небольших раскопках вскрывается совершенно определенный характер княжеских и боярских дворов, их полная обеспеченность ремесленниками разнообразных специальностей.

Интересно в этом отношении Ковшаровское городище в Смоленском княжестве[978], где имеются остатки провинциальной боярской усадьбы.

На территории городища богато представлены различные производства — кузнечное, гончарное, бондарное, косторезное, ювелирное, литейное, обработка дерева и кожи. По своему техническому уровню это вотчинное ремесло стояло выше деревенского и в этом отношении не отличалось от городского.

Вотчинное ремесло больших удельных княжеских городов, вроде Вышгорода, Белгорода, Дмитрова, Вщижа, при современном состоянии их изученности, не удается отделить от свободного ремесла, которое, несомненно, там существовало.

Значительно резче разница между вотчинным придворным ремеслом и городским посадским прослеживается в Киеве. Здесь в непосредственной близости от княжеского дворца и «Десятинной церкви» в Старом Городе существовала сеть разнообразных мастерских. Обработка камня, кости, ювелирное дело, литье, производство перегородчатой эмали и стекла и ряд других отраслей ремесла вскрыты в Киеве раскопками В.В. Хвойко, Д.В. Милеева и экспедициями Украинской Академии Наук за последние 25 лет.

Специфические особенности некоторых производств, рассчитанных на обслуживание княжеской семьи (например, эмаль), не оставляют сомнения в придворном, вотчинном характере этого ремесла.

В техническом отношении придворное ремесло киевских князей стояло очень высоко, оправдывая ту высокую норму штрафа, которую Русская Правда устанавливает за убийство ремесленников. Придворные златокузнецы и эмальеры, мастера скани и тончайшей зерни были законодателями мод как для Киева, так и для других городов.

Выше неоднократно отмечалось, что ремесленники городского посада стремились подражать княжеским мастерам и при помощи упрощенных технических приемов воспроизводить тонкости их ювелирного искусства для широких слоев городского населения. Впрочем, необходимо отметить, что придворные ремесленники вовсе не были отгорожены от внешнего мира. Стены древнего Владимирового города, внутри которых располагались дома княжеских ремесленников, не препятствовали им совмещать работу по заказу своего господина с работой на рынок.

Мастер-литейщик, создав восковую модель тончайшей работы с русскими и греческими надписями, отлил по ней золотой змеевик для князя Владимира Мономаха, но оставшуюся у него глиняную форму он не уничтожил, а отлил в ней несколько медных змеевиков, оказавшихся разбросанными по разным углам Черниговского княжества. Здесь перед нами явное совмещение работы на заказ с работой на рынок.

Киевские эмальеры, изготавливавшие дорогие золотые венцы, колты оплечья (дорогие как по стоимости золота, так и по количеству времени, необходимому для создания сложного живописного рисунка эмали), одновременно с этим занимались выделкой дешевых медных крестов. Такую двойственность мы наблюдаем не только в Киеве, но и во Владимире (золотые и медные колты, выполненные с одинаковыми техническими особенностями).

Наряду с киевскими эмалями, в одной мастерской производились в XI–XII вв. стеклянные браслеты для очень широкого рынка.

К концу XII — началу XIII вв. у мастеров старого киевского замка появляются литейные формы для воспроизведения зерни, скани и тиснения. Если до сих пор посадские ремесленники Фроловой Горы подражали придворным, то здесь княжеские ремесленники как бы подражают самим себе. В данном случае, очевидно, сказалось их стремление овладеть широким провинциальным рынком, так как вещи, изготовленные в таких литейных формах, известны нам только с окраин Киевской Руси. Литье в тщательно сделанных каменных формах несовместимо с представлением о выполнении индивидуального заказа.

Утрата вотчинными ремесленниками их усадебной замкнутости, связь с рынком и, может быть, даже конкуренция с посадским ремеслом — все это явления новые, разлагавшие вотчинный принцип и возможные лишь в тех случаях, когда двор вотчинного хозяйства был вкраплен в крупный город с разнообразным населением и разными формами производства и торга. Именно так и было в Киеве, Чернигове, Владимире, относительно которых у нас есть некоторые данные. Так было, вероятно, и в других крупных городах.

Уловить время этого перехода вотчинных ремесленников к работе на рынок довольно трудно. Для массового изготовления стеклянных браслетов можно говорить об XI в., для литейных же форм и перегородчатой эмали на меди можно говорить только о XII в. и то не ранее его середины. По отношению к стеклянным браслетам, производство которых с самого начала носило массовый характер, может быть следует поставить вопрос не о самостоятельной работе стеклодела на рынок, а об особой организации княжеского хозяйства, использовавшего своих дворовых мастеров для производства ходкого товара, собственником которого мог быть сам владелец двора. Напомню обилие княжеских товарных пломб в Дрогичине, свидетельствующее о значительном участии князей XI–XII вв. в торговле. Этого никак нельзя сказать о дублетах «черниговской гривны», так как невозможно представить себе, чтобы Владимир Мономах (или какой-либо знатный боярин с именем Василия) торговал медными копиями с золотого змеевика, висящего у него на груди. В этом случае только сам мастер начала XII в. мог заниматься продажей медных отливок с дорогого заказного экземпляра.

Следует отметить хронологическое совпадение появления у вотчинных ремесленников литейных форм для массового производства исчезновением в Приднепровье княжеских знаков: и то и другое падает на середину XII в. Трудно сказать, связано ли это явление с возросшей ролью киевских горожан, которые в XII в. уже рядятся с князями, как и их новгородские собратия,